Гостевая книга Внешности Сюжет Роли Бестиарий

Нужные персонажи





Администрация

Ревера из Чартовчика

в игре: май 2017

Добро пожаловать, ясновельможные, на территорию ролевой игры, созданной по мотивам мини-сериала "Польские легенды". Темная сторона Варшавы не дает спокойно жить ни себе, ни людям. У дьяволов - бесконечные разборки друг с другом, существа из языческого прошлого поднимают голову все выше, намереваясь отхватить свой кусок человечинки, зашевелились в адской темнице старые боги... Правительство всеми силами пытается оградить обывателей от контактов с потусторонней реальностью, но затихшее было после крещения Польши противостояние готово вспыхнуть с новой силой.

Новости
С наступившим Новым годом, ясновельможные! Wesołych Świąt, radości, pomyślności, miłości, szczęścia, uśmiechu, zdrowia i samych pozytywnych rzeczy!
Вверх страницы
Вниз страницы

Legendy Polskie

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Legendy Polskie » Pieczęć » Crestfallen


Crestfallen

Сообщений 1 страница 19 из 19

1

https://c.radikal.ru/c36/1808/dc/3e88c540ad69.gif
Наименование: "Crestfallen"
Дата и место события: 2 мая, Варшава, бар "The Roots", ул Вербовая (Вежбова), 11; 3 мая, дом Мартина Бертрана, Варшава, Беляны, ул. Персеуша, д. 59.
Участники: Martin Bertrand, Sebek
Сюжет:
И будут знамения в солнце и луне и звездах, а на земле уныние народов и недоумение.
Св. Евангелие от Луки 21:25

Когда ты падаешь духом и пытаешься залить подступающую депрессию алкоголем, бойся того, что на самом деле твои дела могут оказаться гораздо хуже и все твои планы одномоментно рухнут, когда рядом окажется один из верных паладинов князя мира сего.

+1

2

Внешний вид

Одет в узкие черные джинсы, черную футболку, короткую легкую ветровку темно-красного цвета, на ногах остроносые кожаные туфли. Гладко выбрит.

Так бывает. Стечение обстоятельств, совпадение, усмешка судьбы. В судьбу Мартин верил исключительно с такой позиции, которая гласила, что каждый сам делает свою реальность, и то, что имеет по итогам – всего лишь совокупность всех действий, слов, суждений, когда-либо имевших место быть. И никаких посторонних вмешательств, никаких «тайных знаков» и прочего подобного, чем любят прикрываться те, кто не смог взять все в свои надежные руки, а то и бросил на самотек. Вот и нечего жаловаться, что повозка свалилась с обрыва, если вожжи отпустил самолично еще за первым поворотом по витому горному серпантину жизненного пути… Когда, где и что он сделал не так, если сейчас отчетливо осознавал, что все стремительно летит куда-то под откос? Какая цепочка событий привела к тому, о чем глухим шепотом, словно бы опасался, что этот разговор могут услышать, сообщал в телефонную трубку личный агент и менеджер Клод? Сообщал и очень советовал пока что не возвращаться из этой странной «командировки» в Варшаву. Никаких подробностей не указывал, да и откуда ему, мелкому клерку большого бизнеса, знать эти чертовы подробности… но тон его голоса, нервические нотки отчетливо свидетельствовали – парень, если и преувеличивает, то точно не пересказывает слухи и домыслы. Закончив разговор и чуть ли ни отбросив от себя по столу смартфон, Мартин наткнулся разом потемневшим взглядом на участливое лицо Вацлава, сидевшего напротив и крутившего в пальцах золоченую авторучку. Личный адвокат нелепо, но предсказуемо, почившего Генриха, сопровождавший все его проекты и сделки, включая самую распоследнюю, кажется, даже бывший почти другом. Вызывающе молодой для своего послужного списка, в идеально сидящем костюме, элегантных очечках, с тщательно уложенными волосами и пахнущий дорогим парфюмом. Хоть сейчас на обложку какого-нибудь журнала или рекламного постера. «Интересно… он с ним спал?», - мелькнула в голове абсолютно неуместная в данный момент мысль. Неуместная и глупая. Какая ему сейчас разница? Именно – никакой. Причем, даже не с этого момента, а много раньше, когда ныне покойный хлопнул дверью номера в отеле Гренобля, на прощание сказав, что сыт по горло всеми разборками и капризами…
- Вы можете, в том числе, и отказаться от своих прав на унаследованное имущество, - ровным голосом, все с той же вежливой улыбкой, произнес Вацлав на вполне чистом английском. Подумав с пару секунд, блеснув стеклами очков, склонил голову, бросил короткий взгляд на смартфон клиента. – Тяжелый день?
Мартин угрюмо молчал. Плевать было, по большей части, и на этого хлыща, и на наследство, на все, что сопровождало в эти пару дней, что он успел провести в польской столице. По-настоящему важное еще только предстояло осознать, несмотря на то, что все мысли уже крутились вокруг одного простого и короткого слова нецензурной окраски. Какой, к черту, дом, когда вся жизнь, все, что зарабатывал потом и кровью, что с таким трудом строил, рушится, рассыпается в пыль. Сбивчивых фраз Клода, произнесенных придушенным голосом, вполне хватало для того, чтобы понять – привычный мир в очередной раз дал трещину, вот только сейчас почему-то так сложно состроить презрительно-снисходительную гримасу и начать вещать о том, что ты сам хозяин своей судьбы.
- Вам и не снилось, насколько тяжелый… - буркнул Мартин, не глядя на собеседника, едва удерживая рвущееся из глотки звериное рычание, ощущая, как то темное, мохнатое, живущее в теле, поднимает голову, беспокойно дергает ушами.
- В таком случае, мы можем продолжить завтра, - Вацлав с мягкой улыбкой глянул на дорогие часы на своем запястье. – Время уже довольно позднее… Поезжайте домой, а утром позвоните мне.
- Домой… - машинально повторил Мартин, став еще мрачнее, кажется, даже явственно передернувшись.
- Ну да. Мишек, наверное, проголодался… Пан Гроссберг, мир душе его, очень бы хотел, чтобы за ним хорошо присматривали.
Толстый рыжий кот, с ходу невзлюбивший вторгшегося в дом гостя, очевидно, был любимцем Генриха. И откуда только взялась любовь к домашним питомцам, которой сроду за ним не водилось… На нагломордого Мишека тоже было плевать, не сдохнет с голоду, а то и сбросит пару кило, чего бы ему не помешало. Проводить очередную ночь в унаследованном доме категорически не хотелось, а, значит, надо немедленно искать вариант для ночевки, шерстить списки отелей и гостиниц. С выражением холодной вежливости на лице Мартин распрощался с «душеприказчиком», обещая позвонить сразу с утра.
И каким образом оказался не в отеле, а в баре – сказать затруднялся. Что называется, ноги привели. Когда мир рушится, нужно искать укрытие, чтобы не придавило особо тяжелыми обломками. А если в этом укрытии найдется что-то горячительное, то крушение мира можно наблюдать практически из партера. Правда, эффект обычно скоротечный, но зато весело. Для тех, у кого нет возможности спрятаться в понятии «мой дом – моя крепость». Упираясь локтями в барную стойку, крутя перед собой фужер с коктейлем, Мартин криво ухмыльнулся. «Охеренная крепость… с жирным Мишеком, который противно орет и шипит». Мир рушился, осыпался с тихими вздохами, и к этому ужасу примешивалась полынная горечь, которую, казалось, он уже на все лады для себя растолковал, но которая так и осталась чем-то из разряда непознаваемого, такого, что не дано постичь, хоть ты тресни.
Подумав, махнул рукой, привлекая внимание бармена, ткнул пальцем в ряд бутылок за его спиной, указывая на водочные. Понятливый парень, сносно объяснявшийся по-английски, кивнул, выставил на стойку стопку.
- Ну, за помин души… - хрипловато шепнул на родном языке Мартин, опрокидывая в себя водку, обжегшую горло и раскаленным шаром улетевшую в желудок.

Отредактировано Martin Bertrand (13.08.2018 16:08:14)

+1

3

внешний вид

https://d.radikal.ru/d07/1808/ec/a4b86ad3e77a.jpg

Настроение у Себека достигло крайней степени паршивости. Он предполагал, что с назначением Реверы на временную должность директора, атмосфера в аду накалиться до предела, но чтобы вот так сразу окунуться в магму с головой – это надо иметь особенный талант быть ненавидимым, и светловолосый коротышка, видимо, обладал им, раз умудрился за пару дней так настроить против себя все Пекло, что вчерашнее совещание вспоминалось, как неприятный, липкий сон. Амбиции бывшего ангела значительно превышали его рост и возможности, а беспринципная наглость, с которой тот распоряжался властью напрягала и видавших виды старожилов. С другой стороны, есть ли вообще в геенне, кто-то старше Реверы, наблюдавшего, как создавались сатанинские угодья в Польше и немало способствовавшего этому делу? Хороший вопрос. Возраст дьяволы не скрывали. И не афишировали. Себ нащупал в кармане пиджака сигареты и зажигалку. Никотин не приносил облегчения его сущности, но хотя бы помогал отвлечься от реальности и сосредоточиться на собственных мыслях. Начальник отдела уныния бросил взгляд на вывеску бизнес-консалтинговой фирмы «Маккинзи». Ее дела шли откровенно херово, так что заключить контракт не составило труда. Текст соглашения, помещенный в черный кейс, буквально пять минут назад Себек отдал своему сотруднику, и здесь же в переулке соорудил ему портал на скорую руку. Ближайший стабильный переход в ад на пару дней недавно открыли в баре «Алхимик» буквально в нескольких минутах ходьбы отсюда, и ничего не мешало подчиненному пройтись положенные сто с небольшим метров, дабы не утруждать шефа подобной мелочью. Однако дьявол не стал рисковать свежей сделкой. Он, в отличие от многих собратьев, не собирался недооценивать интерес «Железной горы» к их продуктивной деятельности, так что чем скорее бумага ляжет на стол канцеляристов, тем лучше. Выпустив белые виньетки дыма в завешанное серыми тучами ночное варшавское небо, Себек двинулся было в сторону площади Пилсудского, а затем остановился, сменив маршрут, и прогулочным темпом вступил на улицу Вербовую, забитую до отказа забегаловки всех мастей. Тайская, китайская, мексиканская и прочие экзотические кухни предлагали услуги под соответствующими их культуре вывесками. Но они мало интересовали дьявола. Куда с большим интересом он вглядывался в наименования элегантных кабаков, то тут, то там призывно манящих скучающих путников под сень зеленого змия. Погода стояла сырая и промозглая, еще более способствуя желанию принять внутрь чего-либо горячительного. Сейчас бы махнуть до дому да накатить стопки-другой ведьмовской наливочки, настоенной еще с прошлого шабаша, так ведь этот засранец, его милость пан исполняющий обязанности директора, не даст и пяти минут посидеть, едва почует, что кто-то в его ведомстве прохлаждается, посему лучше не рисковать и воспользоваться шансом побыть здесь еще какое-то время. Остановившись на перекрестке с Сенаторской, Себ заметил давно ему знакомую вывеску. The Roots. Прекрасное, к слову, заведение. Знают толк в умении удивить рядового клиента. Да и выпивка там не совсем дерьмо. Вероятно, стоит зайти пропустить чего покрепче, пока не набежала толпа. Все же у среднестатистического поляка завтра выходной, можно и прибухнуть по такому делу. Тяжелая стеклянная дверь скрипнула, когда дьявол, предварительно зашвырнув докуренную сигарету в урну, вошел в залитое медовым, приглушенным светом помещение. Посетителей наблюдалось негусто, как вдруг сочный запах, столь знакомый обитателям Пекла, шибанул прямо по ноздрям Себека. Разумеется, бары для того и предназначены, чтобы концентрировать человеческие слабости, но здесь было нечто иное. Аромат своего «подведомственного» греха начальник отдела уныния по привычке, свойственной опыту, всегда чуял вполне отчетливо, и то, что ощущало его естество, испытывало на себе явное постороннее влияние. Сладость человеческого греха не поддавалась описанию, а вот примесь горечи, не позволявшая его использовать по назначению, получалась только в том случае, если означенная человеческая душа была не причем. У сверхъестественных существ не было душ в привычном понимании, и каждое их состояние всегда отдавало специфическим привкусом, позволявшем даже младшим дьяволам определять, кто перед ними. Себ присмотрелся к источнику уныния, которого вычленил сразу же наметанным глазом, отметив про себя, что перед ним -  нетипичный персонаж. Явно не поляк, славянские рожи ни с чем не спутаешь. Более того, француз, а если быть предельно точным  - ругару. Редкий вид. И какого ж хуя занесло его в столь дремучие степи? Метки явно нет. Бежит от отечественного Пекла? Далековато его занесло в сём случае. И навряд ли он понимает, что безопасностью в Варшаве не пахнет так же, как сыром на скотобойне. Себек устроился за барной стойкой на расстоянии в два табурета от француза.
- "Польски низины*", - скупо заказал он, сразу извлекая из кармана зеленую купюру и выкладывая ее перед носом бартендера. Дьяволу нравилось двусмысленное созвучие слов, породившее на свет божий этот розовато-сиреневый коктейль, пахнущий фиалкой и ромашками, также, как и любой местный луг, коих так мало осталось в стремительно преображающемся под напором цивилизации государстве. Хотя, ежели быть честным, больше всего Себа в напитке манила лаймовая водка, а не напоминание о загородных пейзажах отчизны. Разумеется, можно было отдельно потребовать «Финляндия Лайм», но тогда бы бармен, развесив уши, стоял рядом, слушая не предназначенный для него разговор, а так – хоть делом займется и ненадолго оставит клиентов в покое. Себек пристально вгляделся в ругару: да, сомнений никаких, это заграничная бестия.
- Любопытные у вас поминки, мсье, - на чистом французском обратился к существу дьявол, глядя на незнакомца в упор. Последнюю фразу, брошенную «интуристом» в пустоту, он услышал на входе. Неподъемная задача для человеческого слуха была сущим пустяком для представителя Пекла. Он не собирался играть в словесные «кошки-мышки». Риторика никогда не являлась сильной его стороной. Да и, с другой стороны, зачем это все, если такие вопросы решаются быстро и легко. Нюанс обычно был ровно один - сдать своим или людям из «Железной горы»? Это в идеале. Но у Себа так никогда не получалось. Ему всегда хотелось понять и осмыслить ситуацию, прежде чем принять окончательное решение.
- Любопытные потому, что справляются в одном из лучших коктейль-баров Варшавы, но почему-то, курва, самым неказистым образом. Надраться обычной водки можно было, зайдя в ближайший супермаркет и затарившись там тремя-четырьмя бутылками. Вышло бы гораздо дешевле и с тем же эффектом. Не думал об этом? – дьявол переключил свой неприятный тяжелый взгляд синих глаз на колдовавшего с фиалковым ликером бармена. – К слову, по чью душу-то бьет колокол? Потерял кого из родных?

* "Польские низменности" - название коктейля.

Отредактировано Sebek (15.08.2018 19:49:27)

+1

4

Ох уж эти барные доброхоты и любители поговорить ни о чем, на которых обязательно напорешься, кажется, в любом кабаке – от вокзальной забегаловки с мерзким пойлом до фешенебельного заведения… И повсюду подобные личности считают своим долгом развести на разговоры любого, кто сидит в одиночестве у стойки, оплатив не только выпивку, но и, подспудно, это самое одиночество, иначе бы можно было выбрать один из столиков, а не упираться локтями в полированную поверхность. Мартин едва заметно поморщился, крепче сжал зубы, чтобы не зарычать не то от злости, не то от досады, и, по возможности, ограничиться привычным в таких ситуациях «Отъебись, мужик», не вступая ни в полемику, ни в беседы.
«Дядя, да тебе же насрать и на меня, и на то, что у меня происходит в жизни, так какого черта ты цепляешься, такой хороший? Пей свой коктейль молча и вали уже подальше».
Собравшись было озвучить эту благую мысль, поднял глаза от опустошенной стопки, наткнулся взглядом на взгляд неожиданно набившегося в собеседники. И замер, так и не высказав ни единого слова, чувствуя, как то темное и мохнатое внутри, напряженно запрядало ушами, оскалилось, встопорщив жесткую черную шерсть на загривке. Мир по-прежнему рушился, оседал пылью, но словно бы кто-то поставил эту картинку на паузу, оставив вместо нее только глаза незнакомца, для которого бармен сейчас усердствовал с коктейлем. Моргнув, поджав губы, Мартин внимательно оглядел его лицо. Ощущение чего-то неправильного, даже при общей схожести действа с десятком других таких же, постепенно ширилось и разрасталось, стучало в мысли, сигнализировало красным в сознании. Отодвинул пустую стопку и залпом выпил из фужера позабытый в ходе поминок коктейль, название которого так и не запомнил – просто ткнул наугад пальцем в изображение в представленном меню, не утруждаясь использованием версии оного на английском языке. Да, правильно… Язык. Чистейший французский, прозвучавший в зале польского столичного бара с немногочисленными посетителями, чья речь сливалась в один непонятный, неразборчивый гул, казался если не озарением, то явно вещью весьма неординарной. Опустив глаза, глянув исподлобья, все еще не оставляя для себя возможности послать подальше, ощутил, как по спине побежали нервные мурашки. Откуда этот тип знал, на каком языке нужно обратиться, чтобы его наверняка поняли? И откуда, черт его побери, он узнал про поминки? Мартин медленно выдохнул, разворачиваясь на высоком барном стуле в сторону казавшегося все более странным и неприятным мужика, хотя тот и не сказал ничего оскорбительного, без особого стеснения ощупал взглядом его фигуру. Нет же, совершенно точно, нет. Обладая потрясающей памятью на лица, абсолютно определенно мог сказать, что не был знаком с ним, никогда раньше его не видел и никогда не делился какими-то подробностями из своей жизни. В какой-то момент отправиться в дом покойного Генриха, даже прикупить кошачьих консервов для Мишека и, быть может, попробовать наладить контакт с этой рыжей твариной уже не выглядело отвратной затеей – лишь бы не таращиться на присевшего неподалеку типа.
Водка, проглоченная на пустой с самого утра желудок, упавшая на коктейльную подушку, на волнами колыхалась в сознании, расходилась горячими искорками по мыслям, туманила взгляд, так и упиравшийся в чересчур осведомленного незнакомца.
- Чтобы затариваться бутылками… - наконец, стряхнув с себя навалившееся оцепенение, Мартин закинул ногу на ногу и кривовато улыбнулся. – Это надо иметь место, куда потом эти бутылки притаскивать и методично надираться. А у меня только дом с Мишеком… Потому я надираюсь здесь.
Помолчав, видя, что мужик и не собирается отсаживаться подальше от этой ядовитой тирады, которая при иных обстоятельствах уже вовсю бы щерилась клыками и низко рычала, побарабанил пальцами по поверхности стойки. Определенно, развезло с одной стопки и пары коктейлей как с тех самых, означенных собеседником трех-четырех бутылок. И теперь развязывало и язык, словно вся тревога, горечь и смятение упорно рвались наружу, захлестывали так, что приходилось дышать чаще, чтобы не захлебнуться в этой тошнотворной липкой жиже эмоций.
- Родных? Да хрен знает… - облокотившись на стойку и подперев щеку ладонью, Мартин неопределенно фыркнул. – Кем бы он мог для меня стать. Но, знаешь, это… Как ведь бывает. Ну, разбежались вы однажды, наорали друг на друга… Проходит время, смотришь на номер, думаешь, что неплохо бы позвонить, просто поговорить, без всяких намеков даже, а там уж как сложится. И в какой-то момент тебе сообщают, что ты опоздал. Вообще. Это очень… странное чувство, когда понимаешь, что уже не скажешь ничего из того, что бы хотел сказать, просто не успел, потому что он погиб. Некому говорить, некуда спешить, и все уже неважно.
Сам не замечал, как произносил эти слова, глядя куда-то поверх головы незнакомца, испытывая острое желание прикурить сигарету, но не был уверен в том, что в этом заведении можно курить. Плюс разговоров в баре состоял в том, что такие разговоры несут в себе тот же подтекст, что и перебрасывание словами с попутчиками в поездах – они не знают тебя, ты не знаешь их, и через десяток станций вы распрощаетесь и никогда больше друг друга не увидите. Этакая исповедь без необходимости покаяться.
- А тебе-то что, впрочем… - очередная кривая ухмылка исказила губы, призванная скрыть поднявший голову страх и опять накатившее беспокойство, стоило только вспомнить о том, с какой легкостью сидящий напротив задал вопрос. И уже не хотелось причислять его к той когорте трепачей, за представителя которой принял поначалу.

Отредактировано Martin Bertrand (17.08.2018 14:41:02)

+1

5

Себек слушал собеседника, не перебивая. Существа и люди, еще не успевшие устать от жизни, обладали эмоциональной неустойчивостью, которую необходимо было учитывать при взаимодействии с ними. Специалист по истеричным суцидникам прекрасно понимал это и ждал, когда снова наступит его очередь говорить. Чувствами, которые хлестали из ругару настоящим фонтам, можно было нарисовать целый триптих Босха: тут были и злость, и раздражение, и затравленное недоумение, и оголенный нерв. Типажно. И привычно. Дьявол дождался, пока перед ним окажется заказанный коктейль, а бартендер, забрав купюру, отойдет к щелчку, раздавшемуся с противоположного конца стойки. Запах от «Низменностей» шел превосходный. Настоящий аромат свежескошенных луговых цветов. Наверное, такой же фимиам будет источать душа прекрасной княжны Радзивилл, когда придет черед исполнить часть сделки, заключенной ее отцом. Себ не торопился смаковать напиток, глядя на прозрачно-сиреневую влагу, наполнявшую бокал на тонкой ножке.
- Хороший вопрос: а что же нужно мне? – медленно произнес он. – Видимо, ответ кроется в том, что обычно вопрос в лоб от незнакомцев  по поводу имени вызывает отторжение, а когда заходишь со стороны проблем, которые у них через всю рожу написаны, то получаешь нужную информацию. Горем делятся также охотно, как и счастьем. Чтобы не душило, - дьявол провел рукой в воздухе, и вокруг них обоих образовалась пелена, внешне напоминавшая запотевшее стекло. – Сейчас для окружающих мы, вероятно, беседуем о футболе. Или о погоде. Иллюзия настроена на нейтральную рандомную систему. Так что, пан ругару, не дергайся, если вдруг тебя что-то начнет настораживать, - Себек достал из кармана пиджака смартфон. Наморщив лоб, он с трудом набрал номер, едва попадая пальцами по мелким кнопкам.
- To jest Kancelaria? – дьявол перешел на польский. – Dobrze. Dajcie mi informacje o wszystkich sodomitach, które przybyły w ostatnim miesiącu. Czego szukamy? Francuskie związku. Tak, wszystkie. Czekam,* - он отключил телефон и положил его на стойку. – О чем, бишь, я? Да, ругару. Вернее, нет. Вернемся чуть раньше. К вопросу о том, что все неважно и не успеешь сказать то, что хотел. Когда кто-то типа тебя раскрывает собственные врожденные таланты, его иногда одолевают мысли, а есть ли еще такие, как я? Сколько нас? Сколько других существ проживает в подлунном мире и какие они? Есть ли драконы, василиски и прочая ересь? Вот таков, как правило, предел фантазии тебе подобных. Никто из их не задумается, а есть ли нечто более масштабное? Например, Бог. Или дьявол. В век повсеместного атеизма это идиотский вопрос, верно? Но если бы на него знали правильный ответ, то у многих находящихся в ситуации, подобной твоей, не возникло желания хлестать водку до поросячьего визга. Они  бы знали, как поступить. Подожди секунду. Я отвечу на звонок, и мы перейдем к самому важному, - Себек нажал кнопку вызова и приложил телефон к уху. Некоторое время он молчал, внимательно вслушиваясь в зачитываемую ему информацию, после чего подытожил: - Jasne. A kim jest Misiek? Też jasne. Dziękuję. Ułóż sprawa do archiwum, **- аппарат снова исчез в кармане пиджака. – Ну что ж, мсье Мартин Бертран. Пью за наше весьма любопытное знакомство, - дьявол залпом опорожнил бокал с коктейлем. – К слову, приличный дом. И, поверь мне – кот не худший из возможных собутыльников. Во всяком случае, он не набьет тебе морду, если ты косо на него взглянешь. Но вернемся к покойному. Знаешь, в чем главная ошибка хода твоих мыслей, пан ругару? В том, чтобы успеть сказать какие-то важные, как тебе кажется, слова или сделать нечто всенепременно необходимое – нет никакого смысла. И не потому, что отлетевшая душа тебя не услышит. Дело совершенно в другом. Если даже ты напишешь записку пану Гроссбергу, я смогу ему передать, но поверь мне – он не станет ее читать. И слушать, если попробовать донести ее ему, зачитывая вслух. Потому что, находясь в аду и испытывая ежесекундно те истязания, что положены по перечню грехов, ему нет дела до того, кто и что думает, оставшись здесь на земле. Мучения настолько велики, что души редко когда могут оставаться в здравой памяти, проходя предназначенные им личные экзекуции. И с каждым днем память все более выжигается ощущением бесконечной боли, настолько сильной, что здесь на земле мне не с чем сравнить ее. Снятие кожи живьем не способно и в половину стать синонимом того, как себя ощущает сейчас покойный. Ему не будет ни на йоту легче от того, что он не успел услышать какие-то слова, которые тебе кажутся значимыми. Отсюда вывод: пить именно по такому поводу – нелепо, - Себек взглянул сквозь пелену на невозмутимо занимавшегося своими делами бармена. Водка была хитрой стервой. Пообещаешь себе принять на грудь всего одну стопку, как потянет накатить еще. Даже если тебе не надо ни по ком справлять поминки. Но разговор пока не окончен, так что придется потерпеть. – А теперь плавно подойдем к самому главному, пан ругару. Тебе изрядно повезло там, во Франции, потому что, судя по всему, встречаться с такими, как я, тебе не приходилось. И это твое счастье. Бывшее. Потому что неизбежное происходит. И однажды сверхъестественное существо натыкается на дьявола. В таком случае судьба первого незавидна. Обычно он подлежит уничтожению. Поэтому рекомендую завязывать с выпивкой по столь несущественному поводу, подумать о собственной шкуре и первым же рейсом возвращаться под сень Эйфелевой башни, раз уж мои коллеги пока не выяснили о твоем существовании. Опять же предвосхищая вопрос: что мне с этого? Ничего. Но в отличие от тех, на кого ты можешь натолкнуться в любую минуту, я имею уважение к территориальной юрисдикции и не убиваю иностранных туристов, - Себек дернул кистью руки, как будто отгоняя от себя стаю мух, и пелена растворилась, возвращая обстановке ее привычные, насыщенные тона. – Барман, повтуж,*** - еще одна купюра с ликом короля Ягайло, сочно шурша, расположилась на стойке. Коктейль стоил значительно дешевле, и кое-кому сегодня повезло с щедрым на чаевые клиентом. Мысли которого сейчас занял Ревера. Как бы не просек, сукин сын, про очередную выходку Себека. Иначе затребует объяснительную, -мол, как так вышло, что у дьявола из под носа сверхсущество ушло, а рогатый и ухом не моргнул. Но убивать –вот так просто, без причины и повода,  начальник отдела уныния тоже не мог. Просто не мог. Рука не поднималась.

* польск. - Это Канцелярия? Хорошо. Дайте мне сведения обо всех содомитах, поступивших за последний месяц. Что ищем? Французские связи. Да, любые. Жду.
** польск. - -Ясно. А кто такой Мишек? Тоже ясно. Благодарю. Отправьте дело в архив.
*** польск. - Бармен, повтори.

+1

6

Наверное, по какому-то недосмотру или собственной глупости «взял не тот билет», и крушение мира наблюдал теперь не только «из партера», а практически в 3D формате – чувствуя, как тяжелая пыль от рухнувших планов, перспектив да и просто привычной жизни, оседает на лице и волосах, забивает легкие, не давая сделать полноценный вдох, а булыжники, бывшие некогда красивым замком с крепкими стенами, давят на плечи так, что впору распластаться по полу… Глядя ошалевшими глазами на сомкнувшееся вокруг них марево, скользя взглядом по спокойному лицу собеседника, Мартин отчетливо чувствовал, как по спине пробегает жар, следом за которым волной катится ледяной холод. Когда все кругом приходит в движение и перемешивается, словно бы не реальность вокруг, а разлетевшиеся из оброненной коробки кусочки пазла, просто необходимо найти какую-то точку сборки, ухватиться за что-то, что позволит сохранить рассудок. Ни слова не понимал по-польски, уловив только архаичное про «содомитов». И память сразу же услужливо подкинула картинку, словно бы в попытке укрыться за чем-то, пусть и неприятным, но понятным от и до – искаженное гримасой ярости лицо отца, выкрикивавшего именно это слово, режущее слух в двадцать первом веке и вызывающее язвительную ухмылку любого, кто считал «свободу личности» своим кредо, правда, ухмылка отлично стиралась с губ ударом тяжелого отцовского кулака… Как странно все-таки. Отец, так гордившийся скрытой в нем сущностью, подчеркивающий, насколько отличается от всех прочих, сущности не имеющих, регулярно посещал деревенскую церквушку, верил и уповал, как миллионы самых простых жителей этой планеты. И, прооравшись в очередной раз по поводу «содомитов», размяв кулаки и плеснув в стакан бренди, глухо сообщал, что ад идет по пятам, что его сын уже в аду…
Тело оставалось сидеть на высоком барном стуле, а сознание вопило и корчилось в ужасе, цепляясь за что угодно, за самые отвратительные моменты, только бы не впускать за остатки былых стен личного замка слова незнакомца. Он же не может говорить правду… Это все какой-то идиотский розыгрыш. Или сон. Да, точно, вероятнее всего, он просто не заметил, как напился вдрызг и уснул прямо головой на барной стойке. Или уснул в гостиной дома, все-таки отправившись туда, даже смирившись с присутствием Мишека и целого сонма фантомов-воспоминаний, коими полнились комнаты всех трех этажей. Или этот странный мужик – искусный фокусник, который вот-вот широко усмехнется и потребует купюру за свое шоу. Или скажет, что их снимала скрытая камера для какой-нибудь передачи. А то и… те, о ком говорил Клод, прибыли следом за ним в Варшаву и пытаются теперь давить на и без того расшатанные нервы. Потому что такого, о чем тот говорит, просто не может быть. Не может, и точка. Подобные разглагольствования больше подходят для пациентов специфических медицинских учреждений. В самом деле, очень может быть, что этот пан просто городской сумасшедший, навроде тех безумцев, что кричат на улицах о приближении конца света… Пальцы, лежащие на стойке, словно бы онемевшие, с трудом согнулись и разогнулись, шкрябнув по полированной поверхности.
Отличные версии, просто замечательные, каждая по-своему. Для того чтобы на секунду успокоить мечущиеся мысли – лучше не бывает, вот только любая ширма имеет свойство ломаться. И Мартин не мог не признать, что, несмотря на все свои дурацкие попытки объяснить происходящее с удобной точки зрения, верил каждому слову собеседника. Покрывался холодным потом, морщился от разгорающегося где-то под ребрами жара, щурился от постепенно заливающей сознание чернильно-черной злобы – но верил. Уже не совсем понимал, здоров ли душевно сам, но в нормальности этого мужика, вопреки любой логике, не сомневался. Кем бы тот ни был… он не мог знать о том, что перед ним, строго говоря, не представитель людского рода, даже если очень и очень на оного похож. Зачастую поверить в том, что кажется немыслимым, оказывается куда проще, чем думаешь, проще, чем сочинение десятка объяснений и оправданий, потому что правда, как ни крути, не нуждается в доказательствах, она просто существует, а что о ней думает тот или иной субъект – дело десятое, правду это никак не колышет. Отпрянув, не сводя с оппонента поблескивающих страхом и отчаянным гневом глаз, совершенно протрезвев, Мартин на секунду увидел в сознании смазанную, будто рябью подернутую, картинку – оскаленная пасть, прижатые мохнатые уши… Непроизвольно, слегка наклонив голову, издал тихий угрожающий рык, но тут же прижал к губам подрагивающую влажную от выступившей испарины ладонь, призывая внутреннюю сущность держать себя в руках.
- Так, значит… он в аду, да? – убрав руку от лица, чтобы в следующий момент прикрыть тыльной стороной ладони глаза, нервно хихикнул, ощущая, как вздрогнули плечи.
Если допустить, что ад и рай существуют. Да, точно существуют, ведь этот… кто? Ведь он не врет, получается, что существуют. Представить Генриха верхом на облаке в белоснежной тунике и с лирой в руках было решительно невозможно. Как, впрочем, и то, что представители… иной стороны мироздания могут выглядеть вот так, заказывать коктейли в баре в центре Варшавы и разговаривать по мобильнику.
- А я не могу вернуться, - губы все еще искажала нервическая улыбка, когда Мартин все-таки заставил себя посмотреть в лицо собеседнику. – Ни под сень, ни еще куда-то.
Изворачиваться, играть словами, если уж начал что-то говорить до начала всей фантасмагории в ее полный рост, уже не видел никакого смысла. Беседа приобретала смутные очертания, вырисовывала контуры, поблескивающие острыми кромками, за которыми только непроглядная бездна, отдавала сквознячком, пробегающим между лопаток. Суть пока еще оставалась недоступной, но сознание постепенно прояснялось, включалось в анализ ситуации и жадно хватало крупицы информации. Замирало от ужаса и сосредоточенно перебирало все составляющие. Качнув ногой, слишком резко для столь расслабленного и вальяжного движения, Мартин поджал губы, угрюмо посматривая на сидящего напротив, понимая, что тот отлично знает и чувствует его страх, неуверенность, злость, робкие попытки придумать для себя выход… И, очень вероятно, что просто хохочет над этим. Сам бы хохотал, истерично, до выступивших на глазах жгучих слез. Не каждый день все-таки сообщают о том, что вот теперь-то точно все неважно, и не только блистательная карьера, но и жизнь не стоят ни единого евроцента. И если он все равно приговоренный, то есть ли резон сдерживать так и рвущийся наружу яд, разбавленный черным, капающий с острых длинных клыков.
- Ни в жизнь не поверю, чтобы такой, как ты, делал что-то просто так! И да... я тоже попаду в ад? - сверкнув глазами, начавшими приобретать желтоватый оттенок, Мартин коротко ухмыльнулся, нервно поправил воротник куртки, хлопнул ладонью по стойке и указал бармену на пустую стопку. Последнее желание приговоренного, на которое он имеет полное право, перейдя из партера на сцену, не только наблюдать за крушением мира, но пнуть пару кирпичиков под гром аплодисментов.

Отредактировано Martin Bertrand (18.08.2018 08:04:50)

+1

7

- Говорю же, не дергайся, - тихо повторил Себек после того, как бармен поставил перед ним еще один бокал сиренево-водочного букета и отошел выяснять вкусовые предпочтения у зашедшей пары посетителей  - молодой парочки, от которых разило похотью, поэтому они мало интересовали отдел уныния. – Это люди могут спать спокойно и никогда не потревожить сознание малоприятными знаниями. Ты – существо. То есть обречен знать больше, чем они. И меньше, чем я. Если тебя утешит такой расклад, - дьявол поднес коктейль к губам. Каков все же аромат. Один раз он заходил в кафе, где вечером пела его подопечная княжна, и вышел оттуда не в тех раздумьях, за которые его бы похвалили в Геенне. Скоро снова возникнут вопросы, почему ее душа еще не в хранилище, и обычная отговорка – мол, плод еще не созрел, может оказаться воспринята крайне подозрительно, особенно таким параноиком, как Ревера. Что тогда? Как вариант, временный директор отберет у него контракт и сам возьмется за Камилу. На и без того смурную харю Себа легла мрачная тень. Пусть это будет, кто угодно, но недопустимо позволить совсем отъехавшему на голову падшему прикасаться к ней. Странное, все-таки дело: сидеть здесь рядом с ругару, которого аж потряхивает от раздвинутых сегодня границ бытия и думать о женщине, совсем далекой от потусторонних тайн и мистерий. Впрочем, однажды ей придется узнать обо всем -о том, что отец заложил ее, как фамильный бриллиант в дьявольский ломбард, без планов выкупить обратно, что она обречена на адские мучения, не совершив никаких серьезных преступлений против христианских заветов и что в мире не было, нет и никогда не будет справедливости. Пана Бертрана, к слову, тоже ждет еще немало интересного в жизни. Интересного со стороны, разумеется. Себек опрокинул в себя коктейль. Он слишком долго держал его  и, скорее всего, было заметно, что сумрачного пана одолели невеселые думы. Но кому какое дело? Пустой бокал вернулся на стойку. Дьявол снова в упор посмотрел на собеседника тяжелым взглядом исподлобья. Тот явно нервничал. Сказывались перипетии всех последних дней, выпавших на его долю. Но лучше так, чем, если бы ему объяснили суть сложных взаимоотношений между разными мирами, менее приятные ребята, уложив мордой на асфальт и ломая позвоночник.
- Да, он в аду, - бесцветным голосом ответил Себ, думая о том, что канцелярия определенно уже доложила отделу похоти о том, что их клиентами интересовалась «Ацедиа»*. По возвращении в ад может состояться малоприятный разговор на тему «не суй свой нос в чужой вопрос». Что-то добавлять в духе глумливого удивления – мол, а ты как думал, куда надо было определять благочестивого пана Гроссмана? – было не в духе данного уполномоченного представителя Пекла. Его мало интересовала судьба отошедших в хранилище душ, потому как этот отработанный материал не представлял более никакой значимости. Также как среднестатистического человека не волнует судьба ушедшего на переработку целлофанового пакета. Водка не вставляла. И не могла вставить. Аромат волшебный, а эффекта – ноль. Придется снова обратить взор к старым адским запасам палёнки, обжигающей горло и внутренности, так, как будто проглотил чистейшую магму. Мысли снова вернулись к сидящему рядом ругару. Да, этот попал, как кур в ощип. С такой-то хрупкой психикой и никудышней выдержкой. Удивительно, как его до сих пор не отправили на местную скотобойню французские дьяволы?
- Плохо, что тебе некуда возвращаться, - констатировал Себек. – Ты здесь долго не проживешь, если не родился счастливчиком. Что вряд ли, потому что успел уже напороться на меня. Так. У тебя глаза цвета пива стали. Каждое проявление вашим братом сверхспособностей для дьявола похоже на запах протухшего сыра. Мы его крепко чуем. Поэтому, если не хочешь стать готовой приманкой для развлечения моих сородичей, рекомендую все же держать себя в руках. Чему, к слову, потребление алкоголя никак не способствует, - дьявол подумал о том, как неплохо было бы сейчас выкурить сигарету на холодном варшавском воздухе. Вероятно, ночью пойдет склизкий дождь, и лучше будет не высовываться из теплой Геенны, а, положив копыта на полено у камелька, курить трубку и вспоминать былые годы воинской славы. – Что значит: такой, как я? – задал вслух вопрос Себек. – Ты о себе-то ничего не знаешь, не то, что обо мне. Ваши родители или наставники  в лучшем случае расскажут, кто вы и что умеете, но большего вы о себе ведаете, - он пожал плечами. Многие вещи оставались секретом за семью печатью даже для него и для всех, кто был моложе таких древних созданий, как Борута и Ревера, которые не просто знали, но видели своими глазами и участвовали в событиях, давно превратившихся в прах, развеянный временем. – К тому же я тебе назвал причину. В отличие от молодчиков, любящих разбирать по суставам, обнаруженное ими существо, я понимаю, что ты – иностранный гражданин, хоть мы вроде, как и в одном Евросоюзе…, - Себек выдержал паузу, вспомнив шелест злотых, отданных им за выпивку. Европа Европой, а до зоны евро нищую Польшу пока не допускают. С другой стороны и им, полякам, нахуй не упиралось стать очередной территориальной фермой для жирного немецкого соседа. Так и живем. - … Поэтому не считаю мудрым привлекать внимание иностранной полиции – это раз, и отхватить претензии от наших французских коллег за возможно отнятое у них удовольствие или нарушенные планы – это два, - удивительно, но дьявол, чьей натурой являлась ложь во всем ее многообразии, фактически был искренен сейчас. Он понимал это и ощущал горечь внутри. В очередной раз его поступки определяет совесть, а не обязанности. Совесть, которой у него не должно было быть в помине и при этом давящей на его плечи, подобно Свентокшиским горам. В чем-то Ревера и иже с ним правы –«польский ген» отравляет жизнь, не дает полностью раскрыться, ощутить себя полноценным, завершенным существом. – А тебе зачем в ад? Обычно туда наоборот не особо стремятся попасть. Особенно тебе подобные. Если хочешь, я могу тебя отправить прямо в Геенну прямо сейчас, но таких созданий  там держат в особом отделе тюрьмы, где  пытают, избивают и издеваются, кто во что горазд. Если ты имеешь в виду  - попадают ли нечеловеческие порождения в хранилище душ, отведенное для этих нежных субстанций, то ответ будет: нет. Вы не обладаете душами в том понимании, что душа есть бессмертное вместилище неиссякаемой и мощной энергии. Все, что у человека сконцентрировано в единой субстанции, у существ разорвано и разбросано по генам. Поэтому у людей нет необычных способностей, но сила их духа может изгнать меня в самые дальние глубины преисподней. А у случайных порождений истоков, к которым относятся все неестественные для флоры и фауны этой планеты формы, как раз все наоборот. Проще говоря, вот есть концентрированный спирт, и он шибет насмерть. А есть водка в каком-нибудь коктейле, который выглядит более прихотливо и на вкус необыкновенен, но против стопки этила  - херня на постном масле. Так что как только ты умрешь, составляющая твою сущность энергия растворится в этом мире, так же, как когда-то на заре эпох ее соприкосновение с земными элементами породило твоих первопредков, - Себек нащупал в кармане пиджака початую почку сигарет. – Пойдем-ка выйдем покурить. Я подустал читать лекцию по азам мироустройства, - дьяволу вспомнилось, как впервые он сам узнал о тех события, что никогда не расскажут ни религиозные источники, ни школьные учебники. Это было подобно удару булавой по затылку. Оглушающе и болезненно. И так – шаг за шагом, все новые и новые знания, идущие в разрез с любым понятием логики, справедливости, законов эволюции и права сильнейшего. Победа осталась за нерожденными, именно потому, что они не зависели от чужих чувств или игр гормонов, они изначально появились, как паразиты, использующие по своему разумению любое удобное для них тело, и способные усваивать самое ценное блюдо этого мира – человеческие души, чья мощь равна взрывам миллиардов сверхновых. Себек молча встал и направился к выходу. На улице стремительно холодало. Градусов семь-восемь, не более. Дьявол закурил, хмурясь глядя на серый асфальт под ногами и потирая ладони друг о друга. Скорее по привычки, нежели от желания согреться.

* - лат. "Уныние"

+1

8

По-хорошему, надо было бы выпучивать глаза, заламывать руки, падать на колени и картинно орать в потолок пафосное «Почему?!». Ничего из этого делать не тянуло. В голове стоял гвалт из мыслей, кружащихся в бешеном хаотичном хороводе, перекликающихся на все лады, сталкивающихся друг с другом и рождающих поистине безумные комбинации. Дернув краем губ, хищно прищурившись в сторону собеседника, Мартин замахнул вторую стопку, поставленную барменом на место опустевшей первой, независимым жестом. И усилием воли с силой натянул умозрительный поводок, на другом конце которого скалилось чернильно-черное и мохнатое. Как бы там ни было, а мужик, так и не назвавшийся, оказывался чертовски прав – демонстрировать в людных местах свои явные от людей отличия могло быть чревато и иметь последствия до того, как некто разберет тебя на запчасти. Впрочем, есть ли разница, как его зовут? Очень может быть, что и никакой. Да и есть ли у… таких потребность в именах, если им по всему миру уже дали с десяток имен, выбирай любое и пользуйся на здоровье. Грохнув дном стопки о стойку, прикрыл ладонью глаза. Из горла так и рвался… нет, не тоскливый вой или сдавленный хриплый звук подступающей все ближе паники – истеричный лающий смех.
- Прав… чертовски прав… - подхихикивая над этим говорящим каламбуром, хваля себя за остроумие, Мартин передернул плечами, чувствуя, как с каждой новой мыслью становится только смешнее.
Смеяться, пока этот хохот не обдерет глотку, пока не станет тяжело дышать, а в конце вырвавшиеся на свободу рыдания обожгут легкие и горло огнем. Неплохо, но даже этого позволить себе было невозможно, потому приходилось сидеть на ставшем отчего-то чересчур жестком барном стуле и придурковато улыбаться, сжимать губы, чтобы не выпускать больше наружу отвратный жалкий звук смеха.
Странное ощущение. Будто бы кто-то повернул переключатель, и вся реальность тоже повернулась, обратив ко взгляду свою доселе скрытую от посторонних глаз сторону – неприглядную, расцвеченную серовато-черными оттенками, поблескивающую багровым, как от далекого пожара, заревом, с иногда пробегающими по его поверхности сиреневыми короткими сполохами, напоминающими цветом тот коктейль… Ему никогда не говорили об этой стороне, не рассказывали, не пытались упомянуть иносказательно. Не знали сами? Не хотели распространяться? Тоже без разницы теперь. Как и то, что он ответит на приказ следовать за собой. Ничуть не сомневался, что это была не просьба, не предложение. Собеседник, говоривший о таких вещах, пытаясь представить которые, легко можно было бы угодить в специализированное медицинское учреждение, очевидно, не рассматривал и малейшей возможности отказа. Знал, что отказа не последует. Почему? Да черт его знает… Бросив короткий взгляд вновь ставших темными глаз на его широкую спину, удаляющуюся по направлению к выходу из заведения, Мартин едва удержался от очередного нервического смешка и заставил себя глубоко вдохнуть, после чего медленно выдохнуть. Оставив на стойке несколько купюр, осторожно, как если бы под ногами вместо практичного напольного покрытия уже кипела, рассыпая веер искр и вырываясь протуберанцами, адская смола. Где-то на задворках сознания вспышкой мелькнула мысль о том, что насколько все-таки мимолетно и зыбко то, что давно считал изученным вдоль и поперек, принятым за аксиому и казавшееся незыблемым. И как легко принять не просто крушение мира, а тот факт, что тебя уже придавило тяжеленным обломком стены твоего некогда роскошного замка – придавило, смяло и размазало по кускам битого кирпича и серой пыли…
Оказавшись на улице, не слишком хорошо помня, как прошел к дверям и наружу, Мартин одернул короткую легкую куртку, поежился. Знал бы, что так быстро похолодает, надел бы что-то другое. Тут же снова хихикнул – а не все ли равно, в какой одежде отправят к праотцам… Если только для личного понимания, что выглядел при этом действе на все сто.
- Знаешь, что еще смешно… - встал рядом с курящим, подрагивающими пальцами потянул из кармана пачку вишневых Captain Black и зажигалку. Непроизвольно оглянулся по сторонам, ощутив, как по спине после всех рассказов пробегает холодок. – Папаша… у него, значит, тоже души нет… А он верует. Прикинь?..
Щелкнув зажигалкой, глубоко затянулся, выпустил из ноздрей пахнущий вишней дым.
- И у меня нет… ну, это не новость, наверное. Мне часто об этом говорили, - криво ухмыльнулся, поглядывая на тлеющий кончик длинной темной сигареты, чувствуя, как по телу волнами идет жар, сменяя собой ледяной холод. – Вот даже покойный этот говорил… Так и говорил каждый раз, что сука я бездушная и сердца у меня нет…
Сунув ладонь свободной руки в карман узких джинсов, покачиваясь с пятки на носок, Мартин скользил отрешенным взглядом по окнам близлежащих зданий, делал частые короткие затяжки, покусывал пропитанный сладким фильтр. Еще недавно казалось, что лишиться в одночасье всего, чего успел добиться, превратиться из «звезды» в того, кого вряд ли когда пустят на приличные пороги – это ужасно. Теперь же то, о чем сбивчиво лепетал в телефонную трубку Клод, выглядело настолько нелепым, что впору было в очередной раз сдерживать хриплый смех.
- Слушай… мне, честно, плевать, где он – в аду или еще где, - обернувшись, уставился тяжелым немигающим взглядом, внутренне замирая от собственной мрачной решимости, вдруг пришедшей на смену глубинной дрожи. – Мне вообще на всех плевать. Я хочу знать только одно… неужели, нет никаких вариантов, чтобы… договориться?

+1

9

Себеку не было смешно. Ему при жизни-то не было особо весело, а после становления так и вовсе никакой охоты к шуткам у него не оказалось. Может быть, именно благодаря мрачному умонастроению его и определили в отдел уныния. Так что сейчас, когда ругару нервно подхихикивал, дьявол, не меняя выражения лица, равнодушно смотрел впереди себя, уставившись в одну точку. В конце концов, он понимал, что пана Бертрана не от хорошей жизни вдруг так понесло юморить. Это был не последний случай, когда приходилось сталкивать лоб в лоб обывателя с изнанкой мира. Принять подобный поворот не просто, смириться с ним – еще сложнее. Себ прекрасно знал подобное состояние. Его, верного сына знамени Христа, вынужденно вставшего под эгиду отца лжи, до самого преобразования душила мысль о той непробиваемой безысходности, на которую оказались обречены все живущие на земле. Чтобы ты ни делал, как бы ни стремился владеть ситуацией, всегда в выигрыше окажутся темноглазые, воняющие серой творения преисподней. Они владели всем в этом мире, и сила их заключалась в слабости человека. В слабости его веры в себя. Понимай обладатель души, что он единственный, кто воистину носит в себе знак Бога, то, возможно, все сейчас выглядело совсем по-другому, но дьявол убедил человека в его слабости, подменив внешнее проявление силы знаком превосходства, и возвел эту нелепость в догмат. Люди уверены, что не могу противостоять никому в этом мире. Их страх смерти и слабости заставляет пренебрегать знаниями. Инстинкт самосохранения задавил потенциал. Ангелы ждут, когда люди сами поймут свою ошибку, дьяволы делают все, чтобы усугубить ее. Таков мир. Третьего все равно не дано. И вот новый пример типичного заблуждения. Попавшийся в сети обстоятельств, ругару полагает, что вера – это пустой звук, особенно для таких, как и он, не ведая того факта, что священная земля и напитанные истинной верой предметы защищают любого. Знай это, то сверхсущества строем бы повалили припадать к стопам церкви, в надежде спастись от геноцида. Но они этого не знают, и для соблюдения паритета знать не должны. Непонимание свойств и функций души привели лохматого француза к новой ошибке. Он полагает, что положительные качества напрямую зависят от наличия внутри грудной клетки этого невиданной мощи элемента, и теперь мысль о том, что самые омерзительные поступки могут быть оправданы отсутствием души, будут утешать и успокаивать его. Все это можно растолковать и объяснить, но зачем? Отчаяние должно перейти в смирение, а смирение – в согласие с ситуацией. Это не ложь, это всего лишь та самая пресловутая свобода выбора, дарованная Богом. Легко выбирать, когда ты знаешь весь расклад с самого начала, и тогда бы та самая первосубстанция, именуемая Сатаной, никогда не смогла бы найти благодатной почвы для вспахивания нивы сознания под ростки плевел.
- Раз хочет – пусть верит, - едва пожал плечами Себек, пытаясь вдохнуть в легкие побольше никотина. Ему не хватало этого присущего человеческому телу кайфа, когда тебя настигает опьянение – без разницы чем: влажным и горячим телом женщины, диким шумом многочасового боя, крепкой, бьющей в голову брагой или вот сигаретой. К сожалению, последние появились слишком поздно, и он не успел их распробовать, а будучи дьяволом, тяжело добиться опьяняющего эффекта. Удалбливаться в хлам манной небесной, как это делает Ревера, начальник отдела уныния опасался. Не каждый мог вынести подобное удовольствие. Может быть, у бывших ангелов, благодаря прежней структуре и выносливости больше, но и их надолго не хватит: снесет крышу до самого фундамента и закончишь дни в адской тюрьме, пуская слюни. Себек родился шляхтичем, он не мог себе позволить пренебрежение честью, даже если от оной ничего не осталось. Видимость, иллюзия связи с поколениями предков стойко цеплялась за сознание, мешая работать. Небо вдыхало сигаретный дым, шедший вверх к свинцово-черным тучам. До ангелов не долетит. Развеется. Дьявол стоял, не шевелясь и не меняя позы, походя на нахохлившуюся каменную горгулью, охраняющую одну из крыш старых готических зданий, не сохранившихся в застроенной соцреализмом Варшаве. Бесцветный стиль. Херовая погода. Добро пожаловать в Польшу.
- Наличие души не влияет на то – сука ты или нет, - медленно роняя слова, произнес Себек. – Душа была и у маркиза де Сада. А у матерей, подобных тебе существ, закрывавших телами своих детей в попытке защитить от нас, их не было, - сигарета догорала почти у самого фильтра. Типичные рожденные. Все-то у них на эмоциях. То «я пью, и вот мне гадко, что не успел сказать каких-то там слов напоследок», то «уже плевать». Они непоследовательны, и в этом тоже их слабость. Подавленное состояние ругару расслабляло дьявола. Если бы рядом был человек, то эффект был бы куда приятнее. Как тайский массаж. Но и это тоже сойдет. Все же его ведомственный грех добывался приятнее, нежели тому же отделу алчности. Это тебе не сутками напролет сидеть на фондовых биржах, пока уши не опухнут от творящейся там какофонии.
- Договориться? – вяло переспросил Себек. Так всегда: сначала эмоции, потом безнадега, а потом, как следствие –попытка выторговать себе место под солнцем. Ничего не меняется в подлунном мире. – Чтобы договориться, нужно, чтобы было, что предлагать. У тебя ничего нет. Ты никого и ничего здесь не знаешь, и не умеешь ничего, что не могут другие, - он мягко запустил окурок в урну. Снова невпопад пришли мысли о Камиле. Князь сторговал ему бриллиант. За которым нужно следить, чтобы он не поблек и не попал под дурно влияющее воздействие. Хм. Может, француз и сгодится. – Но есть вариант пойти на службу. Стать миньоном. Продать свою жизнь, свою волю и желания. В обмен на защиту. И некоторые другие бонусы. Миньоны получают метку черного пламени. По ней другие дьяволы определяют, что у тебя есть патрон, и без причины не посягают на чужое имущество. В задачу миньонов входит исполнение поручений патрона. Любой ценой. Бесполезные миньоны отправляются в утиль. Полезные - в перспективе могут стать одним из нас, - «как это получилось у меня», - подумал, но вслух, разумеется, не озвучил Себек. – Вероятно, в твоем случае это один из двух возможных вариантов не сдохнуть под прекрасным варшавским небом. Второй – попытаться сбежать. Но, как ты сам понимаешь, мы есть везде, и скрываться нужно уметь.

+1

10

Докурив в пару затяжек, сбив с конца сигареты тлеющий кончик, прочертивший в полете бледно-оранжевый трассер, Мартин отбросил окурок в ближайшую урну.
Желание балагурить, хохотать до боли в глотке и до выступающих на глазах слез прошло так же внезапно, как и появилось, схлынуло мутной волной, обнажая натянутые струны нервов. И ожидание не то грома с небес, не то появления из-за вон того, к примеру, поворота, неких сил, имеющих возможности и права отправить любого неугодного… куда-либо. Ожидание не то что бы тягостное, но ощущение словно бы тикающего над ухом невидимого секундомера с каждым мгновением становилось все явственнее, а замершая рядом фигура – все монолитнее, приобретая странноватые черты каменного изваяния. Оставалась ли еще хоть капля удивления на этот конкретный момент? Поежившись, коротко глянув в серое небо, готовое с минуты на минуту разразиться холодным дождем, Мартин едва заметно усмехнулся краем рта. Не было этого. Злость, даже ярость, мрачное отчаяние, маскирующееся под гневные искорки в темных глазах, робкая надежда на какой-то относительно благоприятный исход – но не удивление, не неверие. Какое-то время назад он хватался за спасительные размышления о том, кем мог быть этот мужчина – городским сумасшедшим, фокусником, актером дурацкой передачи, –  а сейчас отбросил глупые попытки убедить себя в том, что если реальность не нравится, значит, она не существует. В конце концов, с самых древних времен повелось, что кто-то на кого-то охотится, и если есть более слабые хищники, значит, существуют и те, кто сильнее… Признавать себя не высшим звеном этой специфической пищевой цепочки было невыносимо, но куда более страшным представлялся тот факт, что все может закончиться вот так быстро, нелепо и категорически несправедливо.
- Он-то в аду, ему уже все равно… - негромко произнес Мартин, будто не слыша обращенных к нему слов собеседника. – А я жить хочу.
Хотел было сказать и о том, что таинственный незнакомец не так понял с минуту назад брошенные фразы, но так и промолчал об этом. К чему все уточнения, споры и прочие никому не нужные разглагольствования, если тот и так все прекрасно знает – ни малейшего сомнения, что знает и понимает, а если и говорит что-то, то только лишь то, что в данный момент имеет значение. И момент этот был ухвачен в точности.
Подумав, зажег новую сигарету, оглянулся через плечо на двери заведения, скользнул напряженным взглядом по силуэтам спешащих мимо по другую сторону улицы прохожих. Едва удержался, чтобы не вздрогнуть, когда в кармане куртки запиликал мелодией входящего вызова смартфон. Обыденный, такой привычный и насквозь банальный звук был подобен тому самому грому с небес посреди творящегося сюрреализма, вид которого быстро и легко приняла реальность и, кажется, уже не собиралась оставлять эту роль. Глянув на экран, поморщился. Вацлав. Что ему нужно? Какие еще вопросы сегодня остались нерешенными? Отвечать не хотелось. Да и что сказать в таком случае адвокату покойного Генриха? «Извините, пан, я сейчас не могу говорить. У меня тут важные дела, в ходе которых меня могут убить, потому что у меня нет души, и я ничего не могу дать этому обществу». Звучит, вроде, правдиво, но абсолютно дико, и тогда «душеприказчик» вместо назначенной на утро встречи вызовет клиенту скорую неотложную помощь определенного толка. Сплюнув под ноги, Мартин отклонил звонок, сунул смартфон обратно в карман.
- Неважно. Всё неважно…
Удивления не было. А был ли страх? После всего озвученного. Прислушавшись к себе, с некоторым удовлетворением отметил, что тоже не особо. Тревога, беспокойство, медленно разгорающаяся внутри черная злость, не оставляющие места страху.
- Ладно. Я понял. Все кого-то жрут, это как закон жизни, да… Не жрешь ты – сожрут тебя. А я жить хочу. Что там надо? Кровью подписываться?
Глубоко затянувшись, все-таки нервически ухмыльнулся, прищурился, смотря в лицо собеседника. Выбор без выбора. Какая разница, кто тебя прикончит. Вот этот господин хороший или какие-то совсем другие господа, если итог все равно один. Кто там говорил, что если из двух зол можно выбирать, то это уже отлично? Остается только определить наиболее выгодное, с гарантиями.
- Только у меня вопрос. Почему бы просто не оставить… нас в покое? Кому мы… ну, такие, как я, и разные прочие, мешаем?
Ответа не особо ожидал, более того, был готов быть тут же наказанным за вероятную дерзость, но язык и в иных ситуациях в жизни мсье Бертрана играл роль его злейшего врага. Впрочем, Мартин успокаивал себя мыслью о том, что раз уж принимает условия игры, то хоть толику знаний получить вполне себе в праве.

+1

11

Слова француза огрели, будто нагайкой по голой спине. Себек говорил те же самые слова - почти те же самые, когда лежал среди горы трупов в чистом поле, захлебываясь кровавыми, пузырящимися слюнями, и с отчаянием умиравшего звал на помощь Бога. Ему не хватило храбрости умереть с достоинством, воин Христов, гордость дружины, верный слуга Пястов смалодушничал. Продался ради жизни, которую не хотел терять, наивно надеясь, что все останется как прежде, и будет даже лучше. Никто еще никогда не выиграл от сделок с Пеклом. Преходящее сносят ветра времени, обнажая херовую на вид истину. Ад теперь будет ходить за тобой по пятам, дышать зловонием в спину, жечь пятки, где бы ты ни находился. Он не оставит тебя в покое, и весь остаток жизни ты будешь должен – должен лгать, изворачиваться, убивать, предавать, выслеживать. Ты становишься их марионеткой, их игрушкой, до тех пор, пока им не надоест. Или до тех пор, пока ты настолько не очерствеешь, что этот мир потеряет для тебя ценность. Тогда миньоны обращаются в дьяволов, и перед ними открывается целая бесконечность жажды всего лишь единого мига счастья, которую невозможно ничем утолить. Эта жажда обращается в звериную зависть к людям и существам, еще способным различать вкус спиртного и пьянеть от запахов цветов. Зависть требует мести, и она вершится повсеместно всей мощью Преисподней. Если бы только живущие знали, насколько бесценна смертная жизнь, именно своей конечностью, именно своей ограниченностью, обостряющей все органы чувств, когда разум и тело жадно впитывают утекающие песком мгновения, ни один контракт не был бы заключен. Но заблуждения дают аду преференции. Иллюзия того, что кредит перед Геенной возможно погасить, обрекает на нечто худшее, нежели смерть. Будь возможность изменить ход времени, Себек предпочел бы сдохнуть в том неравном бою и с молитвой отойти в мир иной. Вероятно, что его бы записали в добычу для Пекла, и сейчас бы он испытывал муки среди миллиардов душ хранилища, ибо быть жертвой легче, нежели нести на себе клеймо палача. Даже пресловутый польский ген не всегда способен остановить тьму, поселившуюся в его теле, но потом он все равно приходит - вместе с гласом совести, и лучше бы ему лечь на раскаленную решетку, чем пытаться справиться с самобичеванием длиною в вечность. Рефлексию прервал звонок. Пан Вацлав соскучился. Француз не ответит, ему сейчас не до того. Принял решение, и не так и не понял, во что вляпался, но в задачу Себека не входит наставление на путь истинный. Скорее, наоборот. Время покажет – есть ли польза от сегодняшних манипуляций или нет.
- Не плюй на польскую землю, - хмуро заметил дьявол. – Это первое и последнее предупреждение. Рекомендую к нему прислушаться. Кровь твоя мне без надобности. Теперь миром правит бюрократия. Пошли внутрь, там заполним все бумаги, - игнорировать последние вопросы, касавшиеся довольно деликатных материй было рискованно, и все-таки Себ не сразу нашел, что ответить. Он какое-то время, задрав голову, смотрел в небо. Который год дьявол бьется над тайнами бытия, которые ему пока не доступны, и так же простые истины не доходят до пана Бертрана потому, что он не ведает о них. Сверхсущества – потенциальная угроза. Языческие боги, выросшие из их среды, такие же порождения истоков, но только обладающие большей мощью, живы и сидят в узилищах Пекла. И если однажды хотя бы один из них выберется на поверхность, то он способен будет повести за собой армию своих собратьев. Добровольно или же силой. Связь крови между ними неразрывна. Поэтому каждое создание подлежит уничтожению. Геноцид неизбежен – ради безопасности установленного порядка, ради хрупкого мира, ради покоя и равновесия. Но и об этом знать неофиту необязательно.
- Вы нарушаете всю систему. Условно назовем ее христианской, - пустой, тяжелый взгляд дьявола ввинтился в ругару. – Вы не вписываетесь в нее. Вы питаетесь мясом и душами людей, смея покушаться на то, что уже принадлежит нам и ангелам. Этот мир уже поделен, роли в нем распределены, правила установлены. Места для вас в них не предусмотрено. Вы вне этой цепочки и поэтому подлежите либо тотальному контролю, либо уничтожению. Мы не можем позволить вашему гену размножаться. Мы не можем позволить, чтобы о вас узнали люди, своим пытливым умом залезли к вам в кишки и выяснили о мироздании более, нежели они должны знать. Впрочем, все не так плохо. Я хотя бы говорю с тобой и предлагаю варианты, а вот те добрые паны, сверху, в сияющих одеждах и обмазанные благодатью, испепелили бы тебя на месте, едва завидев, ибо то богохульно, что не тварь Господня. Считай, тебе повезло, что нынче наше время и власть тьмы, - процитировал Евангелие от Луки дьявол. – Иди следом. Закончим на сегодня. У меня, помимо тебя, есть, чем заняться, - Себек направился внутрь бара. Зайдя, он, взмахом руки целиком отгородил часть свободного от посетителей помещения той же стеной иллюзии, как делал это несколько раньше. В получившийся кусок попало четыре столика и проходы между ними. Сев в импровизированном кабинете за первый попавшийся под руку стул, дьявол, достав смартфон, скинул смс в пыточную с просьбой выслать ему свободного сотрудника с пакетом необходимых документов.
- Располагайся поудобнее, и, пока мы ждем палача с бумагами, думай, куда ставить метку. Особо нас уже ничем не удивишь: мы жгли черное пламя на клиторе, во внутреннем ухе и на аппендиксе, так что можешь не изощряться в фантазии, - рядом с Себеком материализовалось элегантное писчее перо из слоновой кости, увенчанное изображением золотого Бафомета, поднявшего ладонь в благословляющем жесте, и он, постукивая им по столу одной рукой, второй, сжав пальцами пространство, соорудил портал, походивший на возникшую в проходе между столиками обитую черным металлом с резными завитками в готическую дверь, стоявшую саму по себе. – Что тебе надо знать о черном пламени. Первое. Это болезненно. Оно пройдет через твое тело, через все ткани, кости, сухожилия, мышцы, сосуды и нервы, оставляя на каждой клетке свой знак, пока не впитается целиком. Физиологически это означает, что я смогу в любой момент разорвать тебя изнутри, заставив лопнуть по очередности все органы, либо воспользоваться твоим зрением и сознанием, дабы понимать, где ты находишься и чем занят. Если потеряешь сознание во время процедуры, это не беда. Мы доставим тебя до дома в целости и сохранности. Второе. Думаю, не надо объяснять специфику нашей натуры. Ты не похож на верующего, но в Варшаве, как и во всей Польше, повсюду натыкано монастырей, костелов и соборов. Избегай их. Любой контакт с освященной землей, водой, ладаном и прочими понятно какими предметами, будет доставлять тебе те же неприятные и вполне болезненные ощущения, что и нам. Кроме того, соприкосновение с ними может заставить метку проявиться, до тех пор она будет видима только тебе и нам. Об обещанных бонусах миньонства и устройстве твоей дальнейшей жизни поговорим завтра. У тебя в гостях. Я сегодня потерял достаточно времени. И еще до чертовой матери потрачу, пока заполню все бланки и сдам их по отчетности.

+1

12

На мгновение, прорвавшись сквозь пелену мрачной решимости, страх сдавил горло своей липкой ледяной лапой, пробежал холодком по взмокшей спине, трогая ноющие позвонки, когда сердце, пропустив удар, забилось, такое ощущение, где-то в районе кадыка, мешая дышать. Прорвалось и тут же схлынуло, уносимое мутной темной волной плещущей в сознании злости и отчаянного желания обезопасить себя от всех возможных неурядиц этого мира. Желание исступленное, по-звериному простое, лишенное всех раздумий о правильности, морали и прочих подобных явлениях, очищенное от сомнений и предстающее в своем первозданном виде. Выжить любой ценой, какую ты только способен потянуть на этом аукционе.
Скользнув отрешенным взглядом по словно бы подрагивающему мареву, вставшему непроницаемой стеной между ними и остальной частью бара, в которой вечерние посетители продолжали потягивать коктейли и обсуждать последние новости и погоду, Мартин потер пальцами виски. Уже не пытался хвататься за каждую фразу своего собеседника, раскладывать ее на отдельные слова, искать в них скрытый смысл или пытаться оный додумать – фиксировал в мыслях, прятал в закоулках памяти, складывал на полочки, которым еще только предстояло получить свои опознавательные таблички в личной системе координат. Правда, и сама система нуждалась в тщательной переработке, рассыпавшись ворохом ставших в одночасье неподходящими друг другу деталей.
- Как интересно… - глухо протянул Мартин, шаря в кармане куртки и выкладывая на столик перед собой сигаретную пачку и зажигалку, отмечая, что пальцы уже не дрожат, несмотря на то, что ладони все же покрылись холодным потом. Имел ли в виду рассказанное или же вид возникшей словно бы из ниоткуда и стоявшей теперь между столиками двери, не нуждающейся ни в стенах, ни в проемах, сказать и сам затруднялся. Не думать. Не пытаться размышлять. Хватило уже. Довольно.
Прикурив, откинувшись на спинку стула и закинув ногу на ногу, покусывал пропитанный сладким сигаретный фильтр, делал неспешные глубокие затяжки. С нескрываемым любопытством посматривал на смартфон незнакомца и тоже, на манер двери, будто из воздуха появившееся перо, отмечая детали, проходясь от одной к другой внимательным цепким взглядом.
- Как интересно, - повторил, сбив с конца темной сигареты наросший столбик пепла и тут же сделав короткую затяжку. – Знаешь, что еще может быть интересно… Я понял, да, у нас тут не лекции на философском факультете, и мне вообще не надо знать ничего про устройство этого мира. Но вот зачем мы… такие, как я, существуем? Если мы нарушаем баланс, переходим всем дорогу… И вообще. Не ем я ничьего мяса. В смысле, людей не ем. Это неэстетично.
Поджал губы, угрюмо поглядывая на собеседника, покачиваясь на стуле. Говорить. О чем угодно, даже о таком, за что можно было получить не просто недовольную мину в ответ. Только бы не молчать. Молчание всегда давалось ему с трудом, и явно не являлось строчкой в списке личных благодетелей и особых талантов. Сейчас же слова так и рвались наружу, призванные не давать шанса «ненужным» мыслям ворваться в поток уже вяло кружащихся в сознании, скрывать неприятное ощущение подступающего… нет, не страха. Мартин не боялся боли, являясь обладателем повышенного болевого порога, подаренного живущей внутри сущностью – если бы не этот «бонус», ни одно подобное создание не перенесло бы процесс прямой и обратной трансформации без риска схватить болевой шок или подвинуться на почве этого умом. Словно бы в ответ на это умозаключение внутренняя темнота толкнулась раскаленным шаром под ребра, заструилась жаркими искрами по рукам, вонзившись в кончики пальцев сотнями невидимых игл. Сомневаться в том, что эта боль будет совсем иной, превосходящей любую, что он знал до этого, также не приходилось, но большее беспокойство вызывало другое. Невозможность контролировать ситуацию, не принадлежать себе разумом в этот момент, когда обратного пути уже точно не будет. Побарабанив пальцами по столешнице, докурив почти до фильтра, Мартин оглянулся в поисках пепельницы. Не обнаружив искомого предмета, затушил окурок о подошву туфли и тут же столкнулся с новой проблемой – плевать на польскую землю отныне запрещалось. Разрешено ли было бросать окурки на польские полы в польских барах? Уточнять не стал, вместо этого потянул из стоящей на столе вазочки салфетку, завернул в нее то, что осталось от сигареты, и сунул в карман.
- Ладно… можешь не отвечать. Не хочу я сейчас ничего больше знать про этот мир, и как там что происходит, кто кого сожрал, кто что и с кем поделил, - подавшись вперед, поставил локти на столешницу, остро ощутил, что, помимо выкуренной сигареты, совсем бы не отказался от стопки водки.
Усмехнувшись краем губ, Мартин мысленно успокоил себя тем, что если завтра все-таки наступит, обязательно купит бутылку и немедленно выпьет ее содержимое без каких-либо стопок, стаканов, бокалов и прочей ненужной в этом деле херни. После встречи с Вацлавом, разумеется. Или до нее… а то и вместо. Быть может, пригласит «душеприказчика» к себе, так сказать, порешать дела в приватной обстановке, за «рюмкой чая». Когда поток измышлений свернул в некоторое специфическое русло, наполнившись определенными образами, Мартин усилием воли тормознул собственную не к месту разыгравшуюся фантазию, покосился на сидящего напротив, повел плечами. Не самое уютное ощущение, когда понимаешь, что рядом находится некто, читающий мысли что открытую книгу.
- Вот здесь, - ткнул пальцем в предплечье правой руки в ответ на предложение выбрать место для постановки обещанного клейма. – Кстати… Если у нас, вроде как, сделка и все такое, ты теперь мой… работодатель ну или… хозяин, - вытолкнул неприятное слово с нервическим сухим смешком, прищурился, замирая от очередной порции собственного любопытства. – Как мне к тебе обращаться? У тебя есть имя?

+1

13

Себек, не моргая, смотрел на ругару. В его взгляде не читалось совершенно никаких эмоций, ибо их не было. Стандартная миллион раз, проведенная процедура, не вызывала ничего, кроме скуки. Или все дело в мрачном характере? Другие дьяволы любят поработать с апломбом и дешевыми эффектами, что по его меркам походило на детскую забаву. Работа на Пекло – адский, во всех смыслах, труд, нудный и требующий воистину ангельского терпения. В такие минуты начинаешь завидовать канцеляристам, которые не вынимают носа из документов. Бумага все стерпит, а коммуникация - не всегда. К каждому нужно находить отдельный подход, не всегда везет, как с этим попавшим меж двух огней французом. Тяжело из солдатов переквалифицироваться в дипломаты. Умение правдоподобно лгать – то еще искусство.
- Далее, - продолжил Себек после того, как в перерыве после его объяснения относительно метки, прозвучали новые вопросы и ремарки. – Привыкай к мысли, что ты больше не властен над своей жизнью. Она принадлежит до ядра каждой клетки польскому филиалу Геенны. Следовательно, я буду говорить то, что тебе надо знать, когда мне это потребуется. Или захочется. И принимать решения, как тебе поступить в том русле, в каком нужно мне. Все остальное тебя не касается. Это не сделка, пан Бертран, сделка подразумевает наличие равных партнеров. Это наша милость. Следовательно, это я буду к тебе обращаться, а не ты ко мне. Но если тебя так волнует статусность, то можешь называть шефом, боссом, патроном. Имена - ни мое, ни чье-либо еще из моих собратьев тебе знать не положено. А теперь я отвечу на извечный вопрос: «А меня-то за что?». Вот были, к примеру, динозавры. Великое множество  - разных размеров и образа жизни, но их время ушло, и природа убила их всех до последнего. Не смотря на то, что некоторые также могли утверждать, если бы умели говорить, о том, что они небольшого роста и питаются исключительно травой, - голос Себека звучал монотонно. В конце концов, это в отделе гнева привыкли говорить на повышенных, эмоциональных тонах. У него в вотчине все гораздо проще. – Но природу это не волнует. Те, чье время пришло уйти, вымрут, как вид. Такова эволюция. Ваше время тоже прошло. Появились мы, и мы, как и мать-природа, не будем сортировать, кто что может, кто что хочет, а кто чего не хочет. Представить велоцераптора, творящего молитву о том, что он питается одними курами и не тронет человека, даже если это в данный конкретный момент так, нелепо, ибо велоцераптор более не часть нынешней системы фауны. Тем паче, как ты понимаешь, доверие не входит в наши добродетели, а давать шансы – не входит в наши обязанности. В настоящий момент вы практически не существуете, вы – реликты, остатки, и со временем не останется никого из подобных тебе. Не лучшая тема для размышления. У тебя скоро будет, чем заняться, - Себек уловил изменение настроения Мартина, но виду не подал. У существ грех не выделял столько потенциально необходимой энергии, как душа, так что он скорее был неким привкусом, нежели полноценным вкусом. Очередная порция матчасти закончилась вовремя. Дверь, стоявшая до сих пор неподвижно, завибрировала, распахнулась, и оттуда с трудом вылезло громоздкое тучное существо, едва не упершись роскошными массивными рогами в потолок бара. Прибывший палач имел колоритный вид: сочетание мышц и жира, прикрытое спереди кожаным передником, порождало некое подобие сюрреалистического мясника. Испачканные по самые плечи в темно-багровой, запекшейся крови косматые руки бережно прижимали к груди стеклянную колбу, в которой, подобно живому паразиту, трепыхалось черное пламя. На морде существа была надета кожаная маска из изуродованного человеческого лица, а под мышкой он держал папку с документами, которую, нечленораздельно рыкнув, швырнул на стол перед Себеком. Начальник отдела уныния поморщился: Янек, как всегда, в своем репертуаре. Мог бы хоть раз за столько столетий сменить личину и сотворить себе нормальную рожу, а то ж все норовит закатить целый концерт.
- Раздевайся до пояса,  - скучным голосом велел Себек ругару и, открыв папку, принялся с первого бланка заполнять необходимые данные. – Нам необходимо убедиться, что процесс идет без неожиданностей. Обычно их не происходит, но таковы инструкции. Cichy. Daj mi się skupić na tych pieprzonych papierach*, - последняя фраза относилась к Янеку, издавшему нетерпеливый рёв и топнувшему толстым копытом на заросшей шерстью ноге, так, что если бы не иллюзия, державшая не только «иную» картинку для посторонних, но и блокировавшая все звуки, то, несомненно, внимание посетителей было бы привлечено не только шумом, но и дребезжанием всех столиков и бутылок в заведении от накрывшей их звуковой волны. - Połóż to tutaj**,  - он кивнул на стол, вернувшись к бумагам, а Янек, вынужденный подчиниться, утробно хрюкая, бережно определил колбу на обозначенное дьяволом место. Черное пламя металось в емкости, подобно пиявке, почуявшей живую кровь и нетерпеливо ждущее возможности присосаться к жертве. Себек вспомнил, как оно вгрызлось в мясо, и ту дикую боль, что охватила все его тело. Он был смертельно ранен и умирал. Вернее, даже – именно тогда он и умер. Все-таки вопрос о силе веры объективно решается лишь под угрозой смерти. Только тогда становится понятно, каков твой моральный предел, и способен ли ты переступить через него ради такого простого желания как жажда жизни.
- Родился… учился…, - вполголоса дублировал часть писанины Себек, поглядывая на экран смартфона и выбирая из общего материала, присланного канцелярией, необходимые данные. – Хмм. Модель. Всегда на виду. Теперь ясно, почему французские коллеги так быстро прислали полное досье. Сложно не заметить сверхъестественное существо, ежели оно болтается под носом. Тогда почему не… Впрочем, их можно понять, - дьявол говорил сам с собой, неторопливо размышляя вслух и усердно водя пером. Понять собратьев действительно было можно. От действий правительств страдали не только люди. Едва Евросоюз открыл границы для беженцев из Азии и Африки, оттуда на благословенные равнины цивилизации хлынул до сих пор неиссякающий поток. В том числе прибывали неизвестные доселе материку создания, которых приходилось также вычислять и шельмовать. Так что на местных пока, видимо, махнули рукой. В Польше мигранты тоже встречались, но не в столь критичной массе, как в более благополучных государствах, поэтому местное Пекло вполне справлялось. Себек перевел взгляд на пламя. Оно извивалось и вибрировало. Порождение магии Пандемониума, в отличие от «черного бриллианта», метка не содержала в себе дьявольской сущности, но от этого менее болезненной не становилось. Забравшись однажды в чужую плоть, она, подобно заразе, гнойному нарыву, становилась началом смертельной болезни, ведущей к закономерному итогу. Исполнение одного поручения за другим - и вот ты уже по локоть в чужой крови и по уши в загубленных судьбах.

_____________________
* польск. "Тише, дай мне сосредоточиться на этих ебанных бумагах".
** польск. "Поставь сюда".

+1

14

- Ладно, обойдусь и так, что ж поделаешь, - дернув краем рта, надулся Мартин, но тут же снова попытался вернуть на лицо отрешенно-мрачное выражение. Получалось, откровенно говоря, не очень, несмотря на отточенное до автоматизма умение профессиональной модели этим самым лицом владеть. Выражение так и сквозило какой-то, почти детской обидой. – Шеф так шеф, как угодно. Хорошо хоть не «господин» или «хозяин», - добавил едва слышно, покусав нижнюю губу, ловя себя на мысли, что хоть данные определения и не прозвучали, но вполне могли подразумеваться, что называется, по умолчанию, как нечто само собой разумеющееся. Это умозаключение тоже не нравилось, более того, вызывало глухую злость и желание немедленно доказать обратное кому угодно, да хоть всему миру. Вот только смысла в таком решении было еще меньше, чем, например, в том, чтобы уверять сидящего напротив в том, что и костюмчик-то у него не по моде, и сигарету-то он недавно курил особой отвратности – попробовать можно, но зачем?
Возражать что-то и о собственной же природе, возмущаться несправедливостью по отношению к не-людям, которых собеседник с легкой руки приравнял к туповатым гигантским рептилиям, некогда населявшим необъятные просторы планеты, просто не успевал. Недавно казавшееся замедлившимся, почти остановившимся, время вдруг понеслось вприпрыжку, замелькало калейдоскопом образов, запахов и звуков. С момента, когда уже почти что и не беспокоившая воображение дверь, так и стоявшая мирно рядом с занятым ими столом, распахнулась, выпуская наружу поистине, во всех смыслах, в том числе и в самом прямом, адское создание. Колоритное настолько, что отлично бы вписалось в понятие чьего-нибудь ночного кошмара, даже, очень может быть, и личного. На ближайшие пару ночей.
«Если не подохну», - мелькнула огненной вспышкой мысль, когда Мартин невольно, оттолкнувшись ладонями от края столешницы, вместе со стулом, взвизгнувшим ножками по полу, отпрянул назад. Верхняя губа сама собой вздернулась, обнажая заострившиеся клыки, а из горла вырвался низкий глухой рык, и стоило некоторых усилий, чтобы сдержать живущую внутри мохнатую темноту, которой происходящее явно не слишком нравилось. Инстинкт в таких случаях гласил вполне однозначно, не предполагая иных вариантов, кроме как выбора из «двух зол» – убегай или дерись. Кажется, впервые сделать выбор было невозможно, хотя раньше казалось, что эти две грани – тот еще простор для маневра, практически безграничный ресурс удачных решений. Стараясь не смотреть на посланца, едва удерживаясь от того, чтобы не зажать уши ладонями – только бы не слышать этот рев и сопение – сосредоточил все внимание на том, что тот держал в лапищах, а потом, как величайшую драгоценность, поставил на стол.
Новоявленный шеф еще о чем-то говорил, кажется, даже упоминал о модельной карьере своего «приобретения». Мартин не вслушивался, уперевшись взглядом изумленно распахнутых глаза в колбу, в которой трепетало… что именно? Больше всего это нечто действительно напоминало пламя, извивающийся, колышущийся огонек – как если бы языки пламени были похожи на живое существо, очень желающее покинуть свою прозрачную «клетку». Да и что толку вслушиваться и кивать с глуповатым видом, призванным скрыть взметнувшийся в сознании страх – запоздалый, но грозивший вскоре ударить всей своей мощью, если слова собеседника относились к тому, что уже потеряно, стерто, а скоро и вовсе станет прахом, о котором можно будет только вспоминать под рюмку горячительного.
«Если не подохну», - нервически ухмыльнулся, осторожно, медленно, поднимаясь со стула, бросая короткий взгляд на идущую легкой рябью пелену, за которой довольные посетители бара продолжали потреблять, вести неспешные беседы и всячески наслаждаться жизнью. Пробегая взглядом по разложенным бумагам, морщась от громкого похрюкивания громадной образины, так и стоящей рядом со столом и не желающей убираться обратно в… откуда она вылезла.
- А это… у вас все такие специалисты… крупные? – потянув с плеч легкую куртку, Мартин все-таки заставил себя оглядеть и «шефа», и посланца, чуть ли ни скребущего потолок рогами, а нервная улыбочка, кажется, так и приросла к губам. – И не надо на меня сопеть, слышишь? Или ты только по-польски понимаешь? У меня отличный слух, да… я все понял… молчу…
Медленно, невообразимо медленно, растягивая каждое движение, как если бы этим можно было оттянуть наступление неизбежного, развешивал куртку на спинке стула, разглаживал складки на ткани. Неизбежность, которую выбрал сам, и все с той же усмешкой, с проскользнувшей в ней горечью, констатировал – умение не только принимать, но и доводить до конца даже самые невообразимые по своему абсурду решения, всегда было одним из его личных внутренних демонов, мгновенно нашедшее горячий отклик у демонов внешних. Закончив, наконец, с курткой, сжав зубы и чувствуя остроту клыков, резко стащил с себя тонкую футболку, в противовес недавнему швырнул на стул комом, оставшись, как и было указано, обнаженным по пояс.
- Ну, вот он я, готов, - сложив руки на груди и встав напротив сидящего за столом, зябко повел плечами. – А что за неожиданности могут быть? Я ни от чего не отказываюсь… да ведь это и бессмысленно. Только давайте как-нибудь побыстрее, если можно, - ухмылка на губах сменилась на кривую, почти жалобную, улыбку. Обхватив себя руками, стараясь успокоить расходящийся по телу жидкий огонь внутренней сущности, Мартин отчаянно не желал больше ждать. Чтобы не ощущать затылком с поднявшимися на нем волосами, на манер звериной шерсти, холодное дыхание ужаса, с каждой минутой ожидания становящегося все острее. Не чувствовать сожалений по поводу не просто рухнувшего мира, но и развеянной в пустоте пыли, в которую превратилась некогда мощная крепость личного бытия, без каких-либо шансов на отстройку и восстановление.

Отредактировано Martin Bertrand (22.09.2018 15:09:27)

+1

15

«Нервный, восприимчивый, пока не умеет себя контролировать», - мысленно Себек отмечал все нюансы поведения подопечного, продолжая выводить аккуратным почерком данные о пане Бертране в разложенных перед ним бланках. «С одной стороны, сплошные минусы, а с другой – существенные плюсы. Особенно в моем деле. Не могу я приставить к княжне дьявола, от нашего брата за километр несет фальшью. А этот будет хотя бы искренним в своих метаниях. Чем больше жалости вызовет, тем лучше. Женская натура впечатлительна и падка на все требующее заботы, а тут непаханое поле для сочувствия». Себ подвинул к себе вторую стопку бумаг и принялся прописывать те же самые сведения, но только уже на латыни - для главного офиса, который, в принципе, клал с прибором на миньонов окраинных филиалов, но долбанные инструкции нарушать нельзя. Бюрократия въелась в структуры ада, крепче вши, вцепившейся в песий волос.
- Нет, не все, - все тем же ровным тоном отозвался, не поднимая головы, дьявол на вопрос о прибывшем палаче. – Этот - просто хороший мальчик, и есть много каши на завтрак, - тут представитель Пекла не погрешил против истины. Янек жрал, как целое стадо, при том, что его натура уже в этом не нуждалась, но дикая привычка осталась до сих пор. Процесс потребления им душ не входил в категорию приятных. Обычно он отрывал от них куски мяса и конечности, переваривал и отрыгивал, после чего душа снова обретала физиологические очертания. Степень мучения этих несчастных сложно было переоценить. Кем Янек был при жизни, Себек затруднялся сказать. Когда его самого дьяболизировали, колоритный палач давно обитал в четвертом отделе тюрьмы, в просторечье именуемой пыточной. Даже имя, на которое дикий дьявол отзывался, дали ему сотрудники бюро, чтобы хоть как-то к нему обращаться. Тем временем, пан Бертран заявил о своей готовности приступить к процедуре приобщения. Начальник отдела уныния окинул взглядом раздетого до пояса ругару:
- Держишь себя в форме. Это хорошо, - по его бесцветному голосу сложно было угадать –похвала это или констатация факта. – По поводу неожиданностей не беспокойся. В 99,9 процентов случаев нанесения метки все проходит без эксцессов. Но если тебя так волнует оставшийся 0,1 процент, то изволь: бывают моменты, когда потенциальный миньон умирает от боли, не успев соединиться с черным пламенем; бывает, что организм вызывает отторжение нашего элемента и это тоже ничем хорошим не заканчивается, а, бывает, наоборот, ДНК с готовностью принимает инородное тело и сразу вызывает внешние зримые изменения разнообразного характера. Моя практика подобных исключений не знает. Доверься, как ты верно заметил, нашему специалисту. Он  мастак ставить метки. Настоящий профи в этом вопросе. Тем паче, что отказываться действительно поздно. Если, конечно, ты не хочешь погибнуть геройской смертью. А это, как мы уже поняли, не входит ни в твои, ни в мои планы, - Себек вгляделся в кратко изложенную им описательную часть. Вроде получилось неплохо. – Побыстрее можно. Почему нет? Zaczynaj*, - кивнул истосковавшемуся Янеку, в нетерпении бившему копытами по полу, Себ, подавая ему колбу. Палач, исторгнув из себя вой ликования, буквально одним когтем подцепил пробку и, вытряхнув на ладонь черное пламя, принялся разглаживать его, как мятый лоскуток. Привыкшая к серному воздуху преисподней, субстанция, получив дозу кислорода, едва шевелилась. После чего дьявол свободной рукой схватил Мартина за затылок и рывком прижал его лицом к столу, заставляя распластаться на нем спиной к верху. Не переставая истошно орать, Янек прижал ладонь с черным пламенем на ней к предплечью будущего миньона, одновременно, продолжая крепко держать жертву, на сей раз спустив лапу на шею. Себек, оставив бумаги в стороне, подошел ближе к палачу и, склонившись, принялся изучать поведение черного пламени. Сначала оно безжизненно прилипло к поверхности кожи, напоминая дешевую татуировку из детской жвачки, но, почуяв живую плоть, зашевелилось и начало стремительно бледнеть, просачиваясь сквозь тело. Оба дьявола молча, не отрывая взглядов, следили за поведением метки, улавливая каждое ее колебание. Пока все шло стандартно неплохо, во всяком случае, признаков несовместимости, не смотря на то, что объект был французского, а не польского происхождения, не обнаруживалось. Можно считать эксперимент успешным. Произведение местной черной магии вполне подходило для работы с любым материалом, даже столь  специфическим.
- Wydaje się, że wszystko jest w porządku,** - пробормотал Себ, вопросительно взглянув на фыркающего, как конь в стойле, Янека. Тот мотнул рогами, обнюхал покрасневшее, как от аллергии, предплечье и замычал. Черное пламя растворилось полностью, не оставив следов. Палач, выпустив жертву, тяжело ступая, дотопал до стола, сгреб бумаги вместе с папкой и покинул бар тем же ходом, что и появился здесь. Дверь за ним захлопнулась и моментально исчезла, освобождая пространство. Начальник отдела уныния вернулся за столик, на котором заполнял бумаги, и убрал в карман ручку с Бафометом, дабы случайно не оставить сей компрометирующий предмет на удивление местному персоналу.
- Дело сделано. Весьма быстро, как ты и просил, - дьявол в упор смотрел на Мартина, не мигая. – Дальнейшие инструкции таковы. Ты совершенно свободен до 6 часов утра. В означенное время, будь любезен, находись дома и не сильно перепитый. Сейчас ты мало что соображаешь, а мне надо поговорить с тобой в приватной обстановке, потому как теперь перейдем от теории к практике. До этого времени я улажу некоторые твои дела, связанные с нахождением на территории Польской республики, и об этом мы тоже будем иметь обстоятельную беседу. Ровно через десять минут иллюзия спадет, так что желательно привести себя в порядок. Впрочем, это не обязательно, хотя и может вызвать нежелательную реакцию у посетителей. До встречи у тебя в гостях, пан Марчин. Добро пожаловать в Варшаву, - намеренно используя полонизированный вариант имени, дьявол поднялся с места и направился к выходу, доставая из кармана пачку сигарет и зажигалку. Плохо, что их порода не может спать. Иногда он скучал по этому состоянию забытия, когда можно ненадолго отключиться от реальности, провалившись с головой в идиотские грезы. На улице окончательно выстыло. Май стоял подозрительно холодный, как будто не предвещая ничего хорошего на грядущее лето. Себек закурил и скрылся в темноте ближайшего переулка.

____________
* польск. "Начинай"
** польск. "Кажется, что все в порядке"

+1

16

Иллюзий относительно этого странного действа, смахивающего на древний ритуал, и очень может быть, вполне себе им являющегося, Мартин не питал. Несмотря на то, что отчаянно верил в то, что «все будет хорошо» - слепо, безотчетно. И, наверное, впервые понял читающего молитвы и посещающего храм в далекой французской деревушке отца, пусть это сравнение и было не просто неуместным, но и откровенно провокационным. Не так уж важно, можешь ты, с определенной точки зрения, называться человеком или нет, тебе все равно необходимо во что-то верить. Будет ли эта вера верой в высшие силы… или в могущество денег и связей. Или еще во что-то – не суть. Можно даже уповать на блага и пресловутое «хорошо», каким бы глупым это ни выглядело в той или иной ситуации. А иллюзии… давно усвоил простой факт – они слишком хороши и обещают чересчур простое решение, чтобы быть правдой. И – самое паршивое – категорически не выдерживают столкновения с реальностью.
Но как все же было хорошо считать, что знаешь о боли если не все, то многое, и можешь быть готовым к любой. То, что происходило после того, как ревущая образина приложила его об стол и прижала к выбранному ранее месту лапищу, на ладони которой распласталось то нечто, превратившееся вдруг из трепещущего, живого, огонька в несуразный ошметок, Мартин не мог назвать болью в привычном и знакомом понимании этого слова и состояния. Расходящийся по венам жидкий огонь, несущий в себе частицы жившей внутри сущности, вдруг взметнулся, вскипел, наполняя тело поистине адским жаром, отчаянно рванулся наружу, словно пытался помешать процессу, растворить в себе то, что просачивалось через кожу и немедленно устремлялось дальше. Издав хриплый, абсолютно звериный, вой, дернулся было в попытке вырваться из крепкой, не оставляющей шанса, хватки. Пока сознание не разлетелось миллионами черных блестящих осколков – острых, режущих, впивающихся в плоть. Как если бы тело распалось на мельчайшие частицы, перемешивающиеся в диком порядке и собирающиеся заново…
Сколько прошло времени? Кажется, он просил сделать все как можно быстрее, и его просьба даже была услышана. Полное ощущение, что он пробыл в черном забытьи, наполненном огнем и крушащей мысли и чувства болью, как минимум, вечность. Лежа на полу, на который, по всей видимости, сполз по окончании «процедуры», осторожно шевельнулся, хватнул воздух широко распахнувшимся ртом. Звуки и слова, произносимые откуда-то сверху, долетали до слуха как сквозь вату, проникая, кажется, прямиком в мозг, минуя уши. Распахнув, наконец, слезящиеся глаза, натолкнулся расфокусированным взглядом на лицо «шефа», на автомате отмечая, что ни адского создания, ни двери из ниоткуда рядом с тем больше не наблюдалось.
- Да… само собой… понятно, - прохрипел невнятно, облизнув губы и ощутив во рту металлический привкус, какой мог быть только в одном случае – значит, все-таки до крови прикусил нижнюю губу. Тут же, приподнявшись на локте и глядя в широкую спину удаляющегося к выходу – самому обычному, ведущему на вечернюю улицу польской столицы – досадливо поморщился. Ранка на губе и вероятная гематома будет отлично заметна, и с этим придется что-то делать, черт разберет, где в этом городе приличные магазины, торгующие косметическими товарами не менее приличных марок.
Как спешно, насколько позволяло ощущение проехавшегося по нему катка, одевался, как покидал зал заведения, ловил такси и добирался до унаследованного дома, помнил весьма смутно, обрывками, смазанными вспышками. Реальность уплывала, шла рябью, напоминая поставленную приобретенным начальником завесу от любопытных глаз и ушей. Захлопнув за собой дверь, какое-то время стоял, прижавшись к ней спиной, закрыв глаза, стараясь не думать ни о чем, не вспоминать, не анализировать и не вдаваться в подробности тех или иных суждений. Каким образом оказался в ванной, стоящим под душем в просторной душевой кабине – не помнил. В памяти не отложился и то, как очутился в гостиной, а потом Мартин обнаружил себя на втором этаже, в спальне, перед двуспальной кроватью. На которую, не заботясь вопросами и размышлениями, упал вниз лицом. Машинально втянул ноздрями запах, уткнувшись в простыни и край одеяла. Запах, не столь явный в прочих комнатах дома, в спальне стал почти физически ощутимым. В этой просторном, со вкусом обставленном помещении всё пахло Генрихом… как если бы тот просто вышел на пару минут и совсем скоро вернется, улыбающийся краем губ, гладко выбритый, с банным полотенцем на плече…
- Сукин сын… - придушенно шепнул Мартин, к ужасу и непонятному стыду, ощущая подступающие к глазам слезы.
Тихий скрип оставленной полуприкрытой двери спальни заставил замереть, затаить дыхание. Тишина. Безмолвие. Звуки собственного тяжелого дыхания.
- Пшшшел вон! – приподнявшись, чуть ли ни зарычал на запрыгнувшего на кровать Мишека.
Кот, встопорщив густые длинные усы, не двинулся с места, только подергивал кончиком пушистого хвоста. Сидел себе, рассматривая постояльца с поистине эталонным спокойствием, в котором проглядывала некоторая брезгливость. Если бы животные могли испытывать подобное чувство. Ругнувшись, заставив наполненное слабостью и болью тело подчиняться, Мартин перевернулся на бок, спиной к рыжему соглядатаю, сжался в комок.
- Да пошел ты… И ты, Генрих, тоже пошел к черту, хотя ты и так уже там… Идите вы все… А я буду спать…
Крепко зажмурившись, делая короткие поверхностные вдохи и такие же выдохи, только бы не ощущать лезущий в ноздри запах, все-таки сипло зарычал сквозь сжатые зубы. Клыки вытягивались, заострялись, как и ногтевые пластины. Спина немедленно отозвалась тянущей болью, когда позвонки медленно, но неотвратимо пришли в движение… Последнее, о чем Мартин успел подумать, прежде чем боль, впрочем, не идущая ни в какое сравнение с испытанной недавно, охватила лицо и затылок – постельное белье в спальне он обязательно поменяет, завтра же…
Утро проникало в окно серым приглушенным светом, толпилось в углах бархатистыми тенями. Перевернувшись на живот и шевельнув волчьими ушами, Мартин потер когтистыми пальцами звериные глаза. Спал ли он этой ночью? Или просто бредил наяву? Вчерашнее казалось дурным сном, который почему-то не хотел исчезать с рассветом. Приподняв морду, облизнувшись длинным мягким языком, осоловело огляделся. Мишека рядом не было, а дверь спальни почему-то была закрыта.
Сдавленно порыкивая и хрипло вздыхая, оставаясь в чем мать родила, спустился в гостиную, где рухнул в кресло. Состояние напоминало тяжкое похмелье, вот только виной этому было не количество выпитого накануне в злополучном баре, в чем можно было легко убедиться, взглянув на метку на предплечье. Едва слышно проскулив, Мартин потер ладонями мохнатую морду, поджал ноги. Перепиться, от чего предостерегал тот мужик, вдруг захотелось неимоверно, и плевать, что в таком виде чинное потягивание горячительного из бокала становилось недоступным. Поставив уши торчком, обхватив себя руками, мотнул головой. Часов поблизости не усмотрел, сколько же оставалось до назначенного времени?..

Отредактировано Martin Bertrand (29.09.2018 16:14:36)

+1

17

внешний вид

https://c.radikal.ru/c22/1810/d1/8171c4ff5b65.jpg

Себек не стал придерживаться рекомендаций, которые он выдал новому миньону, и надрался. Разумеется, предварительно отчитавшись за контракт Маккинзи и подав все необходимые документы для занесения пана Бертрана в анналы демонической истории. Сидя у себя дома перед камином, дьявол пил из горла бутылки местную «палёнку» и предавался мрачным размышлениям на разнообразные темы. Например, о том, что сверхъестественные существа представляют проблему и их следует держать в ежовых рукавицах, хотя среди них попадаются вполне неплохие кадры. Ни для кого не секрет, с каким отеческим попечением Борута относится к Яге, и как часто он пропадает в камере у русалок. Но сейчас у власти  - Ревера. Которому, похоже, весь мир поперек горла встал. Теперь проявление слабости станет признаком для шельмования. Так что, может быть, действительно в какой-то степени парню повезло. Местные уже знают, где отсиживаться, дабы не попадаться на глаза рогатой братии, а этот быстро бы вляпался в нехорошую для себя историю, скорее всего, с плохим концом. В связи с Мартином некстати вспомнился собственный выбор, ставший тяжким ярмом, а, в итоге, и настоящим проклятием. Любопытно, дослужится ли француз до дьяболизации или станет очередным расходным материалом? Как Камила. Себ потянулся к сигаретам, лежавшим на столике, и закурил, не вставая с кресла. Что сделать, чтобы перестать думать о ней иначе, кроме как о будущем пополнении хранилища душ? Вероятно, уже его собственные подчиненные посмеиваются, глядя с какой методичностью отгоняет он от нее потенциальных кавалеров. Куда им понять и оценить все достоинства княжны, если дальше порнофильмов их фантазия не идет. На этот раз все будет иначе. Ругару проследит за ней, и если где-то занятость дьявола помешает ему уберечь его, по выражению пана Реверы, «розу», то миньон подстрахует каждый шаг Радзивилл. «Ты – моя, Мила. Ты только моя», - с обреченной и мучительной тоской думал Себек. Ночь, как и все предыдущие за столько лет служения аду, прошла в одних и тех же бесцветных тонах. В пять утра дьявол проверил, как идут дела с «социализацией» своего нового приобретения. Убедившись, что в очередной раз система не дала сбоев, он, взъерошенный и угрюмый, без шести минут шесть прошел через беззвучно возникший портал. Из встречающих гостя в холле  был только Мишек, нервно бьющий хвостом из стороны в сторону. Поднявшись наверх, Себек убедился, что подопечный пока еще пребывает в царстве Морфия, и, прикрыв дверь в спальную, спустился в гостиную. Предрассветная тишь выходного дня лежала бархатом на земле. Ночью прошел дождь, и сейчас из окна несло пресной холодной сыростью. Весна в Варшаве не удалась. Тучи не собирались расходиться, и над столицей тяжело висела мутная серая пелена. Мишек жалобно мякнул, привлекая к себе внимание. Коты – одни из редких животных, кто благосклонно реагируют на инфернальные проявления, не устраивая истерик, как те же собаки. Причины страданий зверя были очевидны и прозаичны – он хотел жрать. Проявив участие к судьбе Мишека, Себек направился на кухню, где отсыпал местному обитателю полную миску положенного ему корма, который принялся поедаться с яростным подвыванием. Беззвучно ступая, дьявол вернулся в гостиную, где и обнаружил сидящего ругару в положенном ему естеством виде.
- Почти не проспал, - монотонный голос начальника отдела уныния оставался все того же тона, что и подведомственный ему грех. Усевшись в кресло напротив, Себек закинул ногу на ногу и вперил неподвижный мертвый взгляд в миньона. – Полагаю, можем продолжить. Вернее начать. Твою новую жизнь. Здесь, - он кивнул в сторону ящика бюро, который немедленно выдвинулся, демонстрируя свое нутро. – Находятся все необходимые документы. Паспорт, карта поляка, страховка и так далее. Поздравляю тебя. Уже много лет ты являешься обладателем двойного гражданства, о чем в курсе все правительственные базы – и наша, и французская. Так что с этой стороны все чисто. Твои знакомые могут удивиться, но не всем обязательно было знать о твоих личных тайнах, - дьявол извлек из внутреннего кармана сигарету и зажигалку. Сделав паузу, он закурил. Запах дыма стойко отдавал серой. – Следующий наш дар касается языка. В настоящий момент я говорю с тобой на польском. И ты меня понимаешь. Равно как ты свободно можешь писать и читать на нашем прекрасном наречии без особых усилий. За французский не переживай, он так и останется при тебе. Мне нужен миньон, способный ориентироваться в пространстве Варшавы, - в этот момент с довольным урчанием со стороны кухни в гостиную прибыл Мишек, принявшись старательно обтираться о брюки неподвижно сидящего Себека. – К слову, не забывай кормить кота. Мне будет жаль, если он сдохнет. Но вернемся к дальнейшему твоему обустройству. У тебя есть польский номер телефона и польская сим-карта. Все дела с домом улажены, зарегистрированы и приведены в порядок. Теперь это твое жилье. Никаких вопросов  ни у государства, ни у пана Вацлава на этот счет нет. Впрочем, последний не будет против, если ты будешь навещать его. И не только ради консультаций, - лицо дьявола оставалось прежней безразличной маской. Он сбил пепел с сигареты, и тот исчез в пространстве, не долетев до пола. – Далее. Удивительно, но факт. Покойный оставил тебе в наследстве и некий денежный счет, с которого будут гаситься все необходимые платежи. Ты не должен отвлекаться на бытовые мелочи, у тебя будут более существенные задачи. Предваряя вопрос: нет, снимать со счета деньги на свои личные нужды ты не сможешь. Роскошную жизнь нужно заработать, - Мишек, успокоившись, сел рядом с креслом Себека и тоже уставился на Мартина, демонстрируя полное довольство жизнью. - Ты теперь наша собственность, поэтому даже твоя жизнь принадлежит преисподней. Так что бытовая смерть от службы не избавит. Мы вернем тебя к жизни. Некоторые миньоны наивно считали, что смертный грех самоубийства дарует им свободу. Тоже касается здоровья. У нас нет времени ждать, даже с учетом твоих возможностей, пока ты залечишь переломы или ожоги, лежа на больничной койке. Дар мгновенного исцеления тебе будет обеспечен мною лично. Теперь о деле. Начнем с легкого. Посмотрим, как ты справишься. И заодно обеспечим тебя работой, потому как кормить с ложечки и набивать холодильник я не собираюсь. Есть одна молодая женщина, за которой нужно присмотреть, - в пространстве между двумя существами спроецировалась огромная двусторонняя фотография Камилы, в белом переднике, с подносом в руках. Улыбаясь, она стояла возле барной стойки, беседуя с одним из посетителей. Взгляд Себека сфокусировался на ней. Он мог часами любоваться ею – этой легкостью, непосредственностью, этой детской открытостью к жизни. – Это пани Камила, - наконец, дьявол заставил себя продолжить говорить. – Пани Камила Радзивилл Несвижа герба «Трубы». Княжна. 33 трех лет от роду. Старшая дочь князя Мацея - исполнительного директора концерна «Trakcja Tiltra». Имей в виду, эта информация ею не афишируется. Она работает официанткой в кафе «Coffee Karma», и иногда там же поет. Адрес найдешь в интернете. В твою задачу входит втереться к ней в доверие, стать ее лучшим другом. Мне нужен поверенный, который знал бы, что у нее на уме и уберегал от необдуманных поступков и, как ни странно тебе это покажется, от греха. В целом, она почти примерная католичка, но, когда дело касается сердечных привязанностей, дочери Евы теряют голову. Так что в твою задачу будет входить в том числе избавление ее от ненужных знакомств и связей. Как ты это будешь делать - меня не касается, прояви фантазию. Разве что постарайся обходиться без криминала. Разумеется, она  - обычный человек, и не в курсе о существовании чего-либо необычного по ее меркам, так что сдерживай при ней свою звериную натуру. Её нужно избавить от волнений и переживаний,  - дьявол процитировал собственного начальника и почувствовал странное гадкое ощущение того, что безумный психопат Ревера знает о Камиле больше, нежели он, Себек, присматривавший за ней с детских лет. Фотография расплылась и исчезла. Вместо нее появилась карта участка площади Спасителя. - Будь осторожен. Там рядом есть костел и здание, где собирается христианское общество «Сандал». Улицу Мокотовскую не назовешь приятной для нашей крови.  «Черное пламя» будет реагировать, держись от них подальше. Теперь о работе. Так как мне нужно, чтобы ты видел ее каждый день, то твоя занятость должна быть связана либо с этим кафе, либо с тем, что расположено рядом. Дабы ты завтракал, обедал, ужинал и пил кофе именно там. Здесь я тебе предоставлю выбор. Если не хочешь устраиваться в само кафе, там недалеко есть магазин косметики и парфюмерии Rossmann, антикварный магазин «Anty-Raj», нотариальная контора Агаты Банасик, школа танцев «Hell Yeeeah Pole Dance Studio» и копировальный центр. Прочие забегаловки я в расчет не беру, с них тебе будет сложнее вылезать по моим делам. Разумеется, в собственность я тебе эти заведения не отдам, думай о должности поскромнее. Радужные отношения с начальством, необходимые навыки и стабильную зарплату я тебе обеспечу. Итак, твой выбор? У меня нет времени ждать долго, поэтому твой ответ нужен мне сейчас. Или придется решить за тебя, - сигарета, докуренная до фильтра, растворилась в пространстве, и Себек снова ощутил этот стойкий привкус недокайфа, который не проходил даже если потребить шестьсот шестьдесят шесть пачек подряд.

Отредактировано Sebek (05.10.2018 10:26:44)

+1

18

Лишнее подтверждение того, что случившееся накануне не было странным бредом или порождением не менее странного сна, сидело как раз в кресле напротив. Вид отирающегося у ног гостя Мишека вызвал – к неудовольствию самого Мартина – некий укол ревности, если возникшее на мгновение чувство можно было назвать таковым. Прижав волчьи уши на волчьей же голове, глухо рыкнул в сторону пушистого рыжего толстяка. Кот, удостоив его ленивым взглядом, только потянулся и принялся тщательно вылизывать бок.
Присутствие в доме того самого господина, отлично умеющего придавать своему лицу почти каменное, местами откровенно скучающее выражение – как если бы все это он уже видел миллион раз и едва сдерживается, чтобы не зевнуть широко с дичайшей скуки – мог бы растолковать для себя и побыстрее. Ощущал ведь, как поставленная метка в какой-то момент обозначила себя легким жаром, словно бы едва заметно запульсировала. Впрочем, что теперь размышлять об этом… Гость пришел – через дверь или этим своим способом, когда двери возникали в любой точке пространства – и начал говорить, не утруждаясь расшаркиваниями и избитыми, насквозь фальшивыми, вопросами про дела, настроение и планы. И Мартин не мог не признать, что подобный подход ему чрезвычайно нравится. Ненавидел всеми фибрами души, которой у него, как выяснилось, не было и в помине, лицемерные улыбки и вежливый интерес. Признавал только выгоду и практические варианты использования оной, без необходимости демонстрировать собственную улыбку во все зубы всем подряд. Особенно тем, кому хотелось показать исключительно волчьи зубы в оскале…
Подтянув колени к груди, не заботясь тем, чтобы подняться с кресла и все-таки одеться, не шевелился, жадно ловил каждое слово своего собеседника. Почти не удивлялся двигающимся самим по себе ящикам бюро, исчезающему, как в шляпе фокусника, роняемому с сигареты гостя пеплу, который совершенно точно должен был усеять сероватой пылью ковер рядом с креслом, понимание еще недавно незнакомого языка, воспринимающегося набором маловразумительных звуков… Еще вчера получил отличную прививку от излишнего удивления и желания, вытаращив глаза, сообщить с придыханием в пространство: «Да быть того не может!». Может. Очень даже может, и витающий в пространстве погруженной в тяжелый сумрак ненастного утра гостиной отчетливый запах серы, сомнений не оставлял. Тем более, если втягивать воздух звериными ноздрями, когда возможности обоняния превосходили человеческие. Облизнувшись длинным мягким языком, обозначив на морде легкое неудовольствие, тихонько проскулил, встопорщил полосу меха, идущую вдоль позвоночника. Сверхвозможности органов чувств – его дар и проклятье, но кому сейчас, кроме него самого, были интересны страдания от кажущегося чересчур резким запаха? Правильный ответ – никому, и вот этому господину они были точно без надобности. Потому Мартин, потупившись, продолжил внимать произносимым словам. Ощущал себя, как ребенок, обнаруживший под рождественской ёлкой гору коробок с подарками – перевязанных яркими лентами, пестрящих украшениями, так и призывающих немедленно разворошить их все. Правда, в каждой коробке оказывалась еще одна коробка, а в той – еще одна, и еще, и еще. И так до бесконечности. Чтобы добраться до вожделенного подарка, хотя бы одного, придется перелопатить кучу бесполезного картона и не запутаться по итогу в перевязывающих лентах и бантах…
Шевельнув ушами и растянув темные звериные губы в попытке изобразить человеческую усмешку, вгляделся в мерцающую перед собой проекцию, изображавшую миловидную молодую девушку. Интересное лицо, черты той, какую новоявленный патрон назвал княжной «чего-то там», не укрылись от профессионального взгляда представителя – еще недавно – элиты индустрии, призванной как раз и играть с чертами и лицами. Успел бросить придирчивый взгляд желтых волчьих глаз на призрачное, невесомое изображение до того, как оно растворилось в воздухе, утвердившись в мысли, что вечернее платье Камиле Радзивилл пошло бы куда больше этого передника. Когда и вторая проекция, напоминающая светящуюся голограмму, какие любили показывать на экране в фантастических фильмах, являвшая собой участок карты, померкла, а визитер замолчал, Мартин потянулся, фыркнул по-звериному. Как бы там ни было, а время монолога безвозвратно исчезло, нужно было превращать его в диалог. Вот только для этого стоило приложить некоторые усилия… Прикрыв глаза, вцепившись пальцами в мягкие подлокотники кресла, сосредоточился на ощущении той внутренней тьмы, что умела менять его обличье. Медленно, словно бы нехотя, звериная морда начинала искажаться, проступать чертами человеческого лица – с тихим хрустом и хлюпаньем изменяющихся костей и тканей.
- Для начала скажу… - встряхнувшись и проведя покрывшейся испариной ладонью по лицу, Мартин приподнял бровь. – Добро пожаловать в мой дом и все такое. Извините, шеф, что хвостом не вилял, у меня его нет, - осекшись, прижал ладонь к губам, после чего выдавил натянутую улыбку: - Не обращайте внимания, это просто дурацкая шутка.
Помолчал, привыкая к тому, как с губ слетают слова на польском языке – свободно, без каких-либо затруднений, так, словно он с самого детства говорил только на нем.
- Ну и спасибо вам за улаживание всех дел, в этом вы очень помогли делу общему, - усевшись в своем кресле поудобнее, чувствуя легкое головокружение после смены формы, Мартин мысленно выругал себя идиотом,  но тут же похолодел, припомнив, что его собеседник способен вести и молчаливые «беседы», минуя необходимость что-то высказывать вслух. – А то, знаете, как недавно было… Сестра, или кто она там такая, Генриха явилась в контору Вацлава, когда мы подписывали бумаги. Орала страшно, что «какая-то шлюха» окрутила ее брата, заставила заниматься всякой мерзостью… Да, шлюха – это я, стало быть, - не сдержавшись, иронично хмыкнул, а через мгновение и нервически хихикнул. – А мерзость – это наши с Генрихом отношения, судя по всему. Отвратная сценка вышла. Она едва не задохнулась от злости, когда я сказал, что ей плевать на то, с кем и как трахался ее брат, что ее интересует только то, что домик и прочее достались совсем не их семейке. Вот так вот, прости, милая, но шлюха оказалась важнее всех родственников вместе взятых.
Прерывисто вздохнув, отогнав от себя непрошеные мысли, отдающиеся где-то внутри странной горечью, Мартин покусал нижнюю губу, взглянул в лицо сидящего напротив.
- Ладно, это все уже неважно, да и чего я говорю, вы ж и так все это знаете… Вам же совсем другое интересно, совсем другое, - улыбнувшись краем губ, склонил голову на левое плечо, лихорадочно соображая, какой ответ стоит дать задавшему вопрос.
Магазин косметики и парфюмерии выглядел наиболее приемлемым вариантом для того, кто долгое время трудился на ниве модной индустрии, но этот выбор почему-то не казался Мартину идеальным. То ли враз возникшее отвращение к любым «коллегам по ремеслу» был тому причиной, то ли смутный страх, так пока никуда и не девшийся, после того звонка Клода. Копировальный центр навевал тоску уже одним своим названием, как и нотариальная контора, если не больше. Школа танцев представлялась заманчивой, но тоже была не совсем тем, где хотелось проводить время. Оставался антикварный магазин – почти мифическое место, существующее словно бы вне времени и пространства в реалиях бурлящих современных городов, в котором старинные, полузабытые предметы смотрятся гармонично и уместно. Что сказать, он и сам, вероятно, являлся неким артефактом древности, каким-то непонятным образом существующим в веке двадцать первом.
- Пусть будет антикварная лавка, - махнул рукой Мартин и с любопытством прищурился: - Шеф… а чего это княжна официанткой по кафе бегает? Да еще и поет. Знал я одну княжну и парочку князей. И все они в основном по Ниццам шлялись или развлекались в Монако, ну, помимо всякой светской херни, какая им по статусу положена. Нет, я даже не спрашиваю, зачем оно вам надо, но выглядит странновато, не находите? Если уж у нас тут дело… то хотелось бы хотя бы в общих чертах…
Припомнив еще парочку не так давно прозвучавших фраз, поскреб начинающий капитально зарастать щетиной подбородок, с недоуменной улыбкой добавил:
- И я не сомневаюсь, конечно, но с чего вы взяли, что я способен уберечь ее от, как вы сказали, греха? От какого именно греха? Знаете, не хочу показаться… но, в общем, я уж точно не тяну на праведника, даже при самых больших послаблениях в критериях. Понятно, что это все вас не касается, и только лишь моя проблема…

Отредактировано Martin Bertrand (27.10.2018 10:43:19)

+1

19

Себек молча ждал, давая возможность Мартину отреагировать. Для первого раза это обусловленная необходимость. Не все дьяволы находили в себе терпение для разъяснений и воспитаний меченных черным пламенем. Как известно, добродетели не входили в число черт, которые передавались обитателям геенны от Первого Падшего. Традиционный метод кнута, используемый в целях оперативной корректировки поведения миньонов, начальник отдела уныния не жаловал. Иногда, разумеется, приходилось прибегать к и крайним мерам, потому как не все испытывали благодарность к тому, что за их шкуру заступились, и порой, когда отлегало от задницы, начинали изрядно мотать нервы хозяевам. Любопытное наблюдение: будучи олицетворением порока, как он есть, демоны всегда безупречно исполняли условия заключенных договоров, в то время как вторая сторона, будь это продавший душу человек или вынужденная податься в услужение бестия, всегда пыталась исхитриться и избежать всех обговоренных негативных условий сделки. Стоит ли говорить о вредности условий труда, ежели каждое новое соглашение приносило с собой ворох проблем и головной боли, и это хорошо еще, что голова у дьяволов не могла болеть. Наблюдая, как ругуару принимает человеческий облик – признаться, процесс не шибко отличался от той же процедуры, творимой местными волколаками, - Себ думал о том безобразии, в коее сейчас обратится Пекло под пятой Реверы. Нет ничего более опасного, нежели утраченное равновесие. До сих пор оба мировых полюса света и тьмы соблюдали баланс интересов, что, в целом, относительно поддерживало стабильное существование мира. Но стоит произойти чему-то из ряда вон выходящему – рождению Христа или бунту сверхъестественных существ, как начинаются катаклизмы, раны от коих залечиваются довольно долго. Чтобы понимать это, не надо защищать диссертацию по эсхатологии, но вот чтобы принять это нужно в немалой степени обуздать собственные эмоции, и не всегда с этим справлялись даже те, на чьих плечах сейчас лежит миссия по поддержанию спокойствия. Пандемониуму приходится усмирять гордыню и жадность. Небесам – жажду помогать и защищать слабых. Все должно идти своим чередом: с одной стороны – бушевать войны и случаться теракты, с другой – спасаться чужие жизни, встречаться любящие сердца, обретаться материальные и нематериальные блага, в общем, исполняться столь неоригинальные мечты жителей подлунного мира. И вот именно сейчас, когда Мартин, явно до сих пор пребывая не в своей тарелке от происходящего, делился впечатлениями от общения с родственницей покойного, Себек раздумывал о том, как рьяно Ревера собрался решать вопрос со сбором душ. В то, что Пекло способно открыть офисы через каждые двести метров, где будут заключаться договоры купли-продажи душ за возможность отобрать у ближнего своего кусок хлеба, например, сомневаться не приходилось. И никакой суд, никакая налоговая, никакая прокуратора, правительство, Евросоюз и ООН, вместе взятые, не способны будут противостоять существам, превосходящим их по всем параметрам. Люди есть люди. Они слабы, смертны, подвержены привязанностям и зависят от своих желаний. Но при таком раскладе вся Варшава, рухнувшая в пучину бытового ада с локальными трагедиями в каждой семье из-за исполнения чужой прихоти, будет принадлежать Аду уже на следующий день. Что дальше? Краков? Лодзь? И далее по списку - вся Польша? А затем эта практика сразу будет перенята филиалами Геенны в других государствах, и понесется. Остановить процесс будет невозможно. Ибо также, как человеческая жадность никогда не бывает довольна, так и ненасытность дьяволов душами границ не имеет. Вот тогда есть вполне реальный риск получить полную картину Апокалипсиса самыми сочными красками. Как воин Себек не боялся драки, но именно потому, что он был воином, то прекрасно понимал: последствия могут принять такой исход, какой не снился евангелистам. Поэтому Мартин безусловно прав. Его, начальника отдела уныния, сейчас заботит совсем иное – мягко говоря, существование мира, и события, произошедшие с ругару, имели для всех вставших полный рост проблем то же значение, что и песчинка песка, прилипшая к подошве обуви убегающего от цунами купальщика. Это походило на картины из жизни Шренявита, когда, будучи дружинником, он лицезрел, как некий  ясновельможный пан жаловался королю Болеславу на то, что на его имение напал падеж скота, и  это в то время, как великий Пяст ожидал известия о том, как проходит вторжение его войск в Богемию, находясь в двух шагах от княжеской короны всей Чехии. Выдержка государя тогда в самое сердце поразила Себастьяна. Он давал вполне толковые советы своему приближенному, не выказывая никакой нервозности или нетерпения. С тем же спокойствием два дня спустя он пригласит старого чешского князя в замок для переговоров и велит ослепить его, став единоличным правителем двух государств. Себек сейчас сохранял поистине пястовское спокойствие, слушая сбивчивую речь миньона. Другой на его месте мог бы проявить больше нетерпения, но здесь, можно считать, что Мартину повезло.
- У монахов для укрепления обета бедности есть такое полезное упражнение. Им нужно смотреть на какой-то объект, например, на карандаш, лежащий на столе, и ясно понимать, что, не смотря на тот факт, что он лежит здесь, и монах им пользуется, эта вещь не принадлежит ему, и никогда не будет принадлежать, ибо все приобретается орденом и является собственностью церковью – все от карандаша и носков до кровати, на которой ты спишь, - дьявол говорил, как всегда спокойно и без выражения. - Рекомендую это упражнение к применению, дабы тебе понять простую истину: у миньона нет ничего «своего». Все, что ты получаешь, принадлежит Геенне. От этого дома, по поводу которого тебя бы ожидали судебные тяжбы из-за наследства и обжалование статуса завещания со стороны родственников покойного, до твоей собственной жизни. У тебя больше ничего нет, Мартин Бертран. Все, что мы даем, мы можем отобрать в любое мгновение, - Себек был вынужден замолчать. Он ощутил, как в отделе начались проблемы из-за очередной выходки кого-то из его начальствующих коллег. Директора меняются, а внутри коллектива – всегда одно и то же: свары, интриги, подставы. Ситуация требовала его присутствия. – Неплохой выбор. Мне он понравился сразу. Антикварная лавка «Анти-Рай» - твоя ровесница. Нет, сатанистом ее создатель не был. Его звали Раймунд Муравский. Антиквариат Раймунда. Анти-Рай. Сейчас бизнесом давно почившего занимается его дочь Лилиана Муравская. В настоящий момент она думает о том, как завтра к ней придет на собеседование новый консультант по антиквариату и пролистывает поданные им документы, в том числе сертификат о прохождении положенных курсов. Как ты понимаешь, для нас это все -формальности, но внешне приличия следуют соблюсти. Все необходимые знания в твоей голове есть. Теперь ты сумеешь по внешнему облику объекта определить его подлинность, время и материал изготовления, в некоторых случаях – даже мастера. Не напрягайся, нужная информация сама будет появляться у тебя в уме. Специфика антиквариата – в основном, изделия из Польши, императорской России и Австро-Венгрии, начиная где-то с конца 17 века и моложе. Собеседование назначено на десять утра. Рабочий день лавки: с одиннадцати до пяти вечера. «Coffee Karma» открывается в девять утра. Полагаю, мне не надо тебе объяснять, где ты будешь пить кофе до встречи с работодателем. Далее. Как я уже говорил тебе ранее: всю информацию, которую мы считаем необходимой дать, мы сообщим. Остальное  - тебя не касается. То же можешь применить к пани княжне и к последующим поручениям. Дело есть у меня, не у тебя. В любой момент я могу перебросить тебя на другой фронт работы, если это потребуется. Вопрос по поводу твоей компетентности в решении поставленной задачи, как ты верно понял, меня не касается. Если не справишься, мы расщепим тебя на атомы, а пока у тебя есть все шансы показать, что я не зря трачу на тебя время. По поводу грехов тебе не следует перенапрягаться с нервами. Повторюсь, пани – примерная католичка, вполне достойная своего воспитания. Мелочи в расчет не принимаем. У нее нет друзей и нет поклонников. Одиночество –идеальная ситуация для сохранения души в покое. Как только в жизни человека появляются посторонние связи вместе с ними приходят ревность, гнев, зависть, раздражение, обиды, непонимание, депрессия и прочие элементы, нарушающие баланс, приводящий к дестабилизации эмоционального состояния. В таком случае совершаются необдуманные поступки, ведущие к концентрации греха в душе. Твоя задача, говоря, еще более простым языком – обеспечить княжне одиночество, став для нее единственным другом. Рядом с ней не должно быть никого, кто бы волновал ее, мог влиять на ее мировоззрение и отношение к жизни, то есть был бы способен дестабилизировать воцарившийся сейчас покой. Моему отделу потребовалось много лет, прежде чем она смирилась с неизбежной пустотой вокруг нее. Сейчас ты принимаешь эстафету по сохранению этого вакуума. Не загуби мне все работу. Она красива, охотников поиграть с ней немало, так что включай фантазию, лги, угрожай, шантажируй, подстраивай неловкие ситуации. Тебе все эти уловки известны по прежнему роду деятельности. Так что это не новая для тебя сфера. Делай, что хочешь, но убирай от нее всех, кто попробует пролезть к ней в душу или под юбку. Если возникнет угроза неприятного эксцесса, я это почувствую и вмешаюсь. На этом лекция закончена. У меня нет возможности тратить столько времени на одного тебя. Итак, впереди целый день, чтобы распланировать твое насыщенное завтра. Займись этим. С днем Конституции, пан Мартин. Не подведи меня,- поднявшись с места, Себек направился в сторону кухни и через четыре шага пропал, войдя в невидимую обычному глазу дверь, ведущую прямиком в его кабинет.

+1


Вы здесь » Legendy Polskie » Pieczęć » Crestfallen